У женщины вдруг подкосились ноги, ее тело обмякло иопустилось на пол. Я подумала, что бедняжке плохо, хотела поднять ее. Но она сплачем металась по полу, обнимая и целуя мои ноги.

Осторожным движением я отстранила женщину и сказала,стараясь казаться как можно спокойнее, если в такую минуту вообще можно былобыть спокойной:

— Ханым-эфенди, мне понятно ваше горе. Говорите… Если ятолько смогу что-нибудь сделать…

В ее бледно-голубых глазах под опухшими от слез векамисверкнула искра надежды, бедная женщина руками сдавила горло, стараясь унять-рыдания.

— Юсуф болен уже десять лет, — сказала она. —Как я ни старалась, как ни билась, проклятая болезнь не хотела оставлять братаи тайно подтачивала его силы!.. Наконец свершилось… Юсуф увидел вас. Он такойвпечатлительный человек! С того дня брат стал чахнуть…

Я не удержалась и запротестовала:

— Клянусь вам, ханым-эфенди, я не сделала ничегоплохого вашему брату. Да и я… что? Всего-навсего подстреленная птица…

Сестра Юсуфа-эфенди опять припала к моим коленям:

— Милая, дитя мое, у вас, наверно, тоже естьвозлюбленный. Не сердитесь… Клянусь вам, я пришла не для того, чтобыжаловаться. Не такая уж я грубая, как это кажется на первый взгляд. Просто ясестра Юсуфа. За много лет я сжилась с его музыкой. Я не в обиде на вас и несетую на ваше знакомство. Юсуф слег и на моих глазах горит и тает, как свеча.Но вижу: он умирает счастливым. Ни жалоб, ни страданий, ни горьких слез. Иногдаон терял сознание, тогда веки его начинали легонько дрожать, бледные губыулыбались и тихо шептали ваше имя. Юсуф мне ни слова не говорил о своем горе.Но вчера взял мои руки, поцеловал по одному все пальцы и, как ребенок началумолять: «Покажи мне ее еще хоть разочек, абла!» Ради Юсуфа я готова была пойтина любые жертвы, но эта просьба казалась мне невыполнимой. Сердце мое разрывалосьна части. «Выздоравливай, Юсуф, вставай на ноги, ты ее увидишь еще…» — так яутешала брата, поглаживая рукой его лоб и волосы. Ах, Феридэ-ханым, видели бывы, как обиделся больной!.. Какая безнадежная тоска мелькнула в его взгляде. Онмолча отвернулся к стене и закрыл глаза. Этого не передашь словами. А сегодняпод вечер Юсуф лишился чувств. Я поняла, что он уже больше никогда не очнется.Я пожертвовала ради него своей жизнью, счастьем, никогда ему ни в чем неотказывала. Видеть, с какой тоской он закрыл глаза, и не дать ему возможностиповидаться с человеком, которого он любит больше всего на свете!.. Я не в силахпередать его страдания, Феридэ-ханым!.. Сделайте благое дело!.. Это будетпоследней каплей воды, которую дают человеку в предсмертной агонии…

Несчастная женщина не могла дальше говорить.

Я шла под проливным дождем за тусклым фонарем по каким-тотемным узким улочкам. Ничего не чувствовала, ни о чем не думала, тащиласьбезвольная, как лист, увлекаемый потоком.

Меня провели в высокую просторную комнату, полную теней.Стены были увешаны тамбурами, удами, скрипками, на тесных полках лежали флейты.Композитор умирал на широкой железной кровати. Мы на цыпочках подошли к нему.Восковое лицо Шейха уже застыло в предсмертном спокойствии. Глазницы наполнилисьтьмой. Только на приоткрытых губах, обнаживших ослепительно белые зубы, ещетеплилась жизнь.

Бедная женщина, казавшаяся полчаса назад совершенно убитойгорем, выполнив последнюю волю умирающего, стала удивительно спокойной.Господи, какие чудеса таит в себе чувство, называемое любовью! Как мать будитсына, чтобы проводить его в школу, так и она положила руку брату на лоб ипозвала:

— Юсуф, дитя мое, посмотри… Твой товарищ Феридэ-ханымпришла навестить тебя.

Больной ничего не слышал, ничего не чувствовал. Женщинойовладел страх. Неужели брат умрет, не открыв больше глаз? Самообладание сновапокинуло ее.

— Юсуф, дитя мое, открой хоть раз глаза. Если тыумрешь, не увидев ее, я буду мучиться всю жизнь…

Сердце мое разрывалось от жалости. Ноги подкашивались. Яоблокотилась на какой-то предмет у изголовья больного, который в полутьмеприняла за стол. Это был орган! Я задрожала. Сердце подсказывало мне, чтотолько чудо способно заставить несчастного в последний раз открыть глаза. Незнаю, может быть, мысль, которая пришла мне в голову, — преступление илиеще больший грех, но этот орган, как пропасть, манящая каждого, кто заглянет внее, притягивал меня к себе. Я нажала ногой на педаль и пальцем тронулаклавиши.

Орган жалобно застонал, как раненое сердце. Темные углыкомнаты, сазы, тамбуры, скрипки, бросавшие длинные тени по стенам, задрожали иоткликнулись странным тоскливым звуком. Наверно, мне показалось, так как взормой был затуманен слезами, но я вдруг увидела, что больной на мгновение открылсвои голубые глаза.

Я склонилась над усопшим и коснулась губами закрытых век,которые, казалось, еще хранили последнее тепло жизни. Неужели свой первыйпоцелуй мне было суждено отдать потухшим глазам мертвеца?

Этот вечер — последний в Б… Завтра очень рано мыотправляемся в путь.

После кончины Шейха Юсуфа-эфенди мне нельзя оставатьсяздесь. В городе только и говорят обо мне.

Сколько раз, когда я направлялась в училище или возвращаласьдомой, за мной шли следом; сколько раз перерезали дорогу, чтобы разглядеть поддвойной чадрой мое лицо. Сколько раз мне приходилось слышать, как люди, несчитая даже нужным понизить голос, говорили:

— Да ведь это Шелкопряд! Бедный Шейх…

Я сторонилась подруг. Входя в класс, я чувствовала, чтокраснею как рак.

Дольше так не могло продолжаться. Пришлось пойти кзаведующему отделом образования и сказать, что мне не подходит здешний климат ия прошу перевести меня в другое место. Очевидно, Решиту Назыму были известныгородские сплетни, он не стал противиться моему желанию, но тут же заявил, чтоне так-то легко подыскать работу в другом месте. Я ответила, что согласна наменьшее жалованье и лишь бы уехать подальше от Б…

Через два дня пришел приказ. Меня назначили в рушдие городаЧ…

Бедная Чалыкушу! Словно осенний листок, подхваченный порывомветра…

Сегодня день Хызыр-Ильяса[86]. Я одна дома и не только дома,но, пожалуй, во всем городке. Улицы опустели, лавки закрыты. Все жители сраннего утра, прихватив корзинки с провизией, отправились есть кебаб из барашказа город в Ивовую рощу. На нашем углу всегда сидит нищий-паралитик. Но сегоднядаже он не захотел лишать себя развлечения. С важным видом взобрался нищий наспину хамала, словно на сиденье фаэтона, и направился вслед за всеми.