Царяпкина покончила с левым ботинком и со вздохом приступила к правому.

Синцов молчал. Он видел Царяпкину, живую, здоровую, обычную, и никак не мог поверить, что это она. На всякий случай он шагнул немного влево, чтобы увидеть Царяпкину в зеркале. Он понимал, что это чушь и бред, но не смог удержаться.

Царяпкина отражалась.

– История получилась ужасно смешная, – Царяпкина боролась со шнурками, – ты как узнаешь, обхохочешься. Все обхохатываются, ну, кроме моей мамы, конечно, она не веселится, она немного поседела.

Понимаю ее, подумал Синцов. Вполне можно немного поседеть. Но ничего не сказал.

– Говорят, после этого сто лет жить буду, – Царяпкина боролась со шнурками, как Лаокоон с коварными морскими змиями. – А может, и двести. Как секвойя.

– Секвойя живет дольше, – автоматически поправил Синцов.

– Вот я и говорю, больше. Да что же это такое…

Царяпкина привязала палец. Наверное, в другой ситуации Синцов рассмеялся бы, однако сейчас ему было не до смеха.

– Ну, вот опять, – с досадой вздохнула Царяпкина. – Я же говорила, что мне не нравятся эти ботинки, но мама все равно купила. Я уже восьмой раз к ним привязываюсь, как заколдованные просто.

– Да уж…

Синцов подвинул скамеечку для обувных принадлежностей, присел на нее, поймал ногу Царяпкиной. Царяпкина дернулась, но Синцов удержал и стал отвязывать палец от шнурков.

– Спасибо, – Царяпкина застенчиво покраснела. – Тебе воздастся.

Синцов поставил ботинок к стене.

– Идите пить чай, – в прихожей показалась мама.

– Да я ненадолго…

– Пить чай, – строго сказала мама, и Царяпкина подчинилась.

Они прошли в столовую.

Мама успела приготовить чайный стол. Пряники, печенье, варенье, торт «Муравейник», конфеты в ассортименте.

– Пейте чай, – сказала мама. – Костя, ухаживай за дамой.

– Да… – одурело сказал Синцов.

– Константин! – внушительно повторила мама. – Ухаживай за нашей гостьей, не стой, как клумба!

Синцов не понял, при чем тут клумба.

– Проходи, пожалуйста, – Синцов сделал деревянный приглашающий жест в сторону диванной кушетки.

Царяпкина кивнула и проследовала. На призрака Царяпкина не походила, от нее явно пахло яблочным шампунем, на щеке краснела царапина, а на поясе куртки сидел репей, Синцов не удержался и снял. Царяпкина уселась и поглядела на стол голодными глазами. Не призрак, подумал Синцов, призраки не урчат животами.

– Угощайся, – сказал Синцов.

Живая.

– Да я шаурму на автовокзале съела, – растерянно сказала Царяпкина.

Но не удержалась, взяла сочень и стала есть с плохо скрываемым аппетитом, так что стало ясно – никакой шаурмы Царяпкина не ела, а если и ела, то не впрок.

Синцов разлил чай, и себе, и Царяпкиной по большой кружке. Царяпкина съела сочень и покраснела от смущения, кажется.

– Сахар тебе положить? – спросил Синцов.

– Я без сахара.

Совершенно обычная Царяпкина. Сказала, что без сахара, и сама тут же насыпала две ложки.

– Так ты не рассказала, – напомнил Синцов.

– Что? – Царяпкина взяла чернослив в шоколаде, продолжая размешивать сахар.

– Ну про… – Синцов не знал, как сказать. – Как оно все…

– Почему я не на кладбище? – Царяпкина улыбнулась.

– В общем… да, почему? Как это…

– Врачебная ошибка, – Царяпкина разворачивала конфету. – Такое часто случается. Аппарат искусственного дыхания отключился, они решили, что я померла, а я совсем не померла. А интерны уже в базу забили, прикидываешь, лодыри какие? Как в кино просто – меня, значит, везут в морг, а я сажусь на каталке. И знаешь что?!

Царяпкина поглядела на Синцова. Синцов подумал, что у Царяпкиной, пожалуй, красивые глаза. Карие, но при этом глубокие, с далекими золотистыми искрами, точно горели там древние, вечные звезды, раньше этого Синцов не замечал.

– И знаешь что?!

– Что? – Синцов оторвался от глаз Царяпкиной, вспомнил, что она дура, но почти сразу неожиданно для себя подумал, что, наверное, не такая уж и дура.

– Я качусь на этой скрипучей мертвецкой тележке, колесо в какие-то выбоины попадает, а тот болван, который меня везет, по телефону со своей подружонкой разговаривает. А холодно так…

Царяпкина откусила от конфеты, зажмурилась от удовольствия.

– Холодно, как на том свете, – сообщила она. – Просто вся пупырышками покрылась. А я еще не понимаю, куда еду, только думаю – с какого это перепуга вдруг меня простыней с головой накрыли? И куда везут? И на пальце что-то на ноге болтается… А этот возила остановился как раз, закурил и рассказывает своей каракатице, что у него последняя ездка, сейчас одну жмуриху пристроит и свободен, можно в кино будет сходить на «Паранормальное явление-2»…

Царяпкина дожевывала конфету. От сладкого звезды в ее глазах разгорались сильнее, так что Синцов почувствовал себя неуверенно как-то. Ему хотелось смотреть в глаза Царяпкиной, и это его несколько напрягало.

– Стоит надо мной, подружку свою какой-то ересью грузит и мне прямо в лицо дымом курит. Курит и курит, у меня в носу зачесалось, я взяла и чихнула. Он сразу и замолчал.

Царяпкина роковым образом улыбнулась.

– Короче, устроила я ему паранормальное явление, – сказала он. – Ты бы слышал, как он кричал – просто брачный вопль Квазимодо. Его воплем аж на стену отбросило. А я села на каталке, ноги свесила и посмотрела на него вот так.

Царяпкина посмотрела вот так на Синцова, исподлобья, как бы вывалив глаза, так что получилось действительно внушительно.

– У меня даже свидетельство о собственной смерти есть, – сказала она. – Дурацкая история.

– Дурацкая…

– Да уж, дурацкая. Зато теперь точно сто пятьдесят лет проживу.

– Почему?

– Ну как почему? Меня же вроде как все похоронили, а я живехонька. Такие недобитые долго живут, народная примета.

– Долго…

– Ага, – кивнула Царяпкина. – Тысячу лет. За тысячу лет любой секвойей станет, это точно. Конечно, в больнице все равно провалялась долго, почти месяц, ребра никак не срастались, дырки все в них сверлили. В гипсе ходила, чесалась, как собака. Но так лучше, чем мертвой, правда ведь?

– Правда.

Синцов смотрел на живую Царяпкину, а Царяпкина была вполне себе жива. Даже очень жива, закончила с конфетами и навалилась на пирожные «Картошка».

– А Чяп совсем обарыжел, – продолжала она рассказывать. – Они со Лбом такое замутили…