и ноги сами, без участия Элизы, безропотно повлекли ее на этот призыв.

Она помедлила у двери, сделала глубокий вдох и вошла.

– Матушка, какой приятный сюрприз! – воскликнула она жизнерадостно.

Миссис Бальфур не встала, чтобы поприветствовать дочь. Она попивала чай, удобно расположившись на диване, но даже в такой позе выглядела устрашающе.

«Уму непостижимо, как ей это удается?» – подумала Элиза, но никто не смог бы оспорить грозное впечатление, производимое этой дамой.

– Простите, что нас не было дома и мы не смогли вас встретить. Мы…

– Садись, – перебила ее мать.

Не имело никакого значения, что они находились в доме леди Хёрли, что миссис Бальфур была здесь лишь гостьей, – комната перешла в ее владение, как только она переступила порог. Элиза села на кушетку напротив и стиснула руки, сложив их на коленях.

– Когда я получила твое письмо, – размеренно, веско начала миссис Бальфур, – в котором ты заявляла, что собираешься жить в Бате сама по себе, у меня возникли сомнения.

Естественно, Элиза это знала, все сомнения были пространно изложены в письмах.

– Но я их отринула, – продолжила миссис Бальфур, – вспомнив, что ты всю жизнь была паинькой. Всегда поступала правильно, соблюдала приличия, знала свой долг и чтила семью. Я всегда могла на тебя рассчитывать. Мне никогда не приходилось беспокоиться на твой счет.

– Я… – заикнулась было Элиза.

– Но принимать в своем доме печально известного развратника? Раскатывать на фаэтоне у всех на виду? Приехать в Лондон, как только закончился строгий траур, и кокетничать здесь с каждым встречным и поперечным джентльменом, чтобы твое имя трепали по всему городу, будто ты непристойная девка, а не Бальфур, не графиня? Выходит, мне следовало беспокоиться, Элиза.

Она не повысила голос – такое было не в стиле миссис Бальфур, – но эта леди умела отчитывать столь суровым и возмущенным тоном, что он действовал сильнее, чем крик.

– Мама, – начала Элиза, – вам не стоило прислушиваться к сплетням, они выставляют все гораздо в худшем свете, чем есть на самом деле.

– Хочешь сказать, что не посещала карточные притоны? Не остановилась в доме женщины, от которой за милю несет торгашеством? – вопросила миссис Бальфур. – Где ты развлекалась этим вечером в платье, совершенно неподобающем для твоего положения вдовы на втором периоде траура?

Элиза не ответила. В таких обстоятельствах солгать значило бы совершить роковую ошибку.

– Впрочем, не важно, – сказала миссис Бальфур. – По правде говоря, даже не имеет большого значения, что думаю я, – хотя, признаться, я крайне разочарована. Важно, что думает высшее общество, что думает Сомерсет, – а они сходятся в оценке тебя как смертельно, непростительно фривольной особы.

– Сомерсет? – ошеломленно переспросила Элиза.

Он что, переписывался с ее матерью?

– Какое он имеет к этому отношение?

– Самое прямое, Элиза, – заявила миссис Бальфур, наклоняясь вперед. – Не сомневаюсь, в Бате тебя ожидает письмо от мистера Уолкота. Я вынуждена добавить к череде твоих безответственных выходок еще и то обстоятельство, что ты не распорядилась пересылать свою корреспонденцию. К счастью, Сомерсет счел разумным на прошлой неделе написать твоему отцу и предупредить нас о том, что последует.

– Ч-что он написал? – слабым голосом спросила Элиза.

– Он написал, что, учитывая твое поведение в последнее время, не видит иного выбора, как отозвать твою долю в завещании. Он намеревается забрать все поместья, как только будут оформлены необходимые документы, а на это потребуется не более нескольких дней.

– Но… но он не может так поступить! – запротестовала Элиза.

– Уверяю тебя, может, – отрезала миссис Бальфур, и Элиза задалась вопросом, насколько ее гнев смягчается радостью возмездия. – Как недвусмысленно указано в завещании, толкование твоих действий полностью отдается на его усмотрение. И он истолковал их как предосудительные, в чем я с ним согласна.

– Но он сказал, что не сделает этого, – пролепетала Элиза. – Обещал в обмен на…

Она умолкла, внезапно и со всей определенностью сообразив, что ничего не выгадает, если расскажет миссис Бальфур о происках Селуинов. Но поступок Сомерсета не имел никакого смысла – он знал, что именно Элиза может сообщить миру о его родственниках, какой позор она возложит на его порог, произнеся лишь несколько слов. Когда они разговаривали в последний раз, он, казалось, решил во что бы то ни стало избежать таковых последствий. Что произошло? Что заставило его передумать?

– Возможно, его заставило передумать бесчестье, грозящее его семье. – Миссис Бальфур откинулась на спинку дивана – позволила себе расслабиться теперь, когда смертельный удар был нанесен. – Невозможно повсюду разгуливать не разлей вода с каким-то мужчиной, как ты с Мелвиллом, часами развлекать его в уединении у себя дома и при этом не навлечь на свою голову осуждение самого прискорбного толка.

– Я поеду в Харфилд, – сказала Элиза и, моргая, обвела взглядом комнату, словно надеялась прочитать на стенах ответ. – Постараюсь его переубедить.

– Нет, ты этого не сделаешь, – отчеканила миссис Бальфур. – Я сняла комнаты на Палтни. Ты переедешь туда со мной, а завтра мы вместе отправимся обратно в Бальфур. Маргарет поедет к Лавинии. Потом распорядишься, чтобы Перкинс упаковал и прислал пожитки из твоего дома.

– Нет.

– Нет?

Миссис Бальфур моргнула.

– Я не могу, – сказала Элиза.

– Не можешь? – воззрилась на нее миссис Бальфур.

Очевидно, ей не приходило в голову даже отдаленное предположение, что дочь не подчинится. По правде говоря, самой Элизе тоже. Она всегда подозревала, что, если такой момент наступит, она капитулирует немедленно.

– Элиза, я не считала необходимым объяснять, какую угрозу представляет твое поведение для репутации нашей семьи. Но видимо, следовало. – Миссис Бальфур снова наклонилась вперед, сощурилась. – Если пойдет молва, что Сомерсет отобрал у тебя поместья, и в свете проведают причину такого поступка, пятно бесчестья ляжет на всех нас. Теперь остается надеяться лишь на одно: что нам удастся сохранить случившееся в тайне и умолить Сомерсета молчать.

– Нет, мама, это не единственное, на что я могу надеяться, – сказала Элиза.

Миссис Бальфур раздула ноздри, и Элиза заторопилась продолжить, пока ее не перебили:

– Ибо завтра… завтра я пойду на Летнюю выставку. Там будет портрет Мелвилла, написанный моей рукой.

Она выпалила признание без тени стыда, с одной лишь тихой гордостью, и прижала дрожащие пальцы к губам. Раньше ей казалось, что радость успеха испарилась, уничтоженная предательством Мелвилла, но, как выяснилось, не испарилась. Таилась до сего момента, но никуда не делась.

– Элиза… – выдохнула миссис Бальфур. – Что ты натворила? Ты… ты подписала его своим именем?

– Он анонимный.

– До поры до времени, – прошептала миссис Бальфур. – Но рано или поздно словечко-другое просочится, и тогда…

Она прижала ладонь ко лбу.

– Я догадываюсь, что это выше вашего понимания, мама, –