— Римляне неплохо владеют оружием.

Вождь кутригуров покачал головой:

— Мое сердце скорбит о них. Очи римлян затуманены.

Аттила продолжал:

— Этот Христос учил, что нам следует прощать своих врагов.

Рваное Нёбо откинул назад голову и засмеялся:

— Все же знают: самое большое удовольствие в жизни — убить врагов, изнасиловать их женщин и украсть золото! — И он потянулся к кувшину.

— Римляне сами казнили Христа.

Рваное Нёбо отхлебнул из кувшина и вытер губы.

— Теперь я начинаю чувствовать боль в своем сердце. И это — не из-за кумыса.

— Они казнили Христа четыре столетия назад, а потом поняли, что убили Бога.

Чанат произнес:

— Ни один человек не является Богом.

— Был один мудрый грек, — донесся голос Ореста из круга, — который сказал: если бы лошади рисовали бога, то изобразили его в виде лошади.

Все захихикали.

— Эти греки, — сказал Рваное Нёбо, — не самые большие дураки, о которых я когда-либо слышал.

— Сейчас Рим покорил их себе.

Вождь кутригуров подумал:

— А другой стих? «Но правителю Востока…»

Глаза Аттилы заблестели. Каган ничего не ответил.

Гьюху произнес:

— Вероятно, он низвергнет даже Рай и Ад, великий вождь!

Аттила не взглянул на воина. Гьюху замолчал.

— Рим и Китай, — заговорил Рваное Нёбо, и улыбка стала медленно расползаться по его лицу. — Вот это и есть две империи.

Вождь снова поднял кувшин с кумысом и сделал большой, долгий глоток.

Широкая река, которую отряды перешли вброд при серебристом свете, протекала в скалистом узком ущелье, покрытом ярким ковром трав. Внизу оказался еще один залитый светом склон, откуда сыпался с грохотом щебень. На каменистой равнине с малахитом и аспидным сланцем витали ароматы розмарина, лаванды и дикого лука, поднимавшиеся из-под копыт лошадей и перебивавшие запах кожи. Наступало жаркое лето. Уже много месяцев воины ехали снова на запад, и солнце нещадно палило, обжигая предплечья, когда отряды повернули и двинулись на юг среди многообразия примул и первоцветов, анемонов, мускусных орхидей, васильков, желтых ракитников, белого клевера, пастушьих сумок и пурпурных прострелов, где вились насекомые и с жужжанием опускались на открытые цветочные головки.

В долине, там, где заканчивалась река, были серебристые тополя и повсюду виднелись скалы розового цвета. Они рассыпались из-за толстого слоя льда и ветра, и коричневая земля обваливалась с берегов в могучую реку. Лошади тянули в сторону, тележки громыхали по усыпанной галькой отмели и снова катились по невысоким склонам на равнине. Повсюду виднелись величественные курганы, гробницы древних бородатых и голубоглазых скифов — безмолвные гиганты, тихо спящие в высокой траве.

Безудержная радость в сердце Аттилы была безграничной. Верховный вождь едва держался в седле. Он по-прежнему сжимал кулаки, высматривая вдалеке лагерь своего народа. Орест заметил это и стал поддразнивать хозяина. Только верный грек мог так делать. Он даже осмеливался упоминать имя правительницы Чеки. Но радость воинов была действительно безграничной, а будущее — безоблачным и безбрежным. Они добились своего! В подвиг казалось невозможным поверить — в этот широкомасштабный план объединения. Воины ехали по степям в начале зимы, продвигаясь на восток через Железную реку. Они проскакали тысячи миль в глубь Скифии, оказавшись в непосредственной близости от самой Великой Стены, и смогли объединить гуннов, черных и кутригурских, а потом слились с другим могучим народом — орончами. С особой жесткостью вырезали целую вооруженную колонну китайцев в качестве предупредительной меры и ради хорошей практики, и тогда армия Аттилы по пути домой пополнилась еще несколькими тысячами кочевников и отдаленных кровных родственников. Сейчас перед этим столь великим и сильным войском лежала еще одна страна, которую предстояло завоевать, а затем — последний трофей. Никто не мог противостоять бойцам Аттилы.

Даже в те дни, когда гунны уже приближались к дому, к ним присоединялись все новые племена. Кое-кто приходил ранее, год назад, услышав об обнаружении меча Саваша, а затем, разочаровавшись, они покинули армию, когда Аттила направился на восток. Эти люди вернулись, смеясь от удивления — податные цари и второсортные вожди, командиры маленьких разрозненных отрядов белых гуннов с побережья Каспийского моря под руководством своего властителя Чаратона. Куридач, великий кривоногий вождь гефалитских гуннов с Аральского моря, тоже признал себя побежденным.

Чаратон стал спешиваться, когда явился перед Аттилой, признавая его превосходство, но тот велел остановиться. И Чаратон, по-прежнему сидя на лошади, говорил, что к нему — даже к нему! — приходило посольство из Византин. Никто из гостей не осмеливался поднять глаза, боясь быть ослепленным сияющим великолепием. Византийские послы предложили создать союз и давали взятку, но Чаратон отказался.

— Хотя, — печально добавил он, — это мне многого стоило.

Аттила велел не роптать.

— Мы вскоре будем у врат Константинополя, — сказал каган, и его глаза заблестели. — Тогда Константинополь и все богатство станет твоим.

Погладив бороду, он произнес:

— Уже скоро.

Забрезжил рассвет последнего дня путешествия, которое длилось двести суток. К ночи воины окажутся в своих палатках и рядом с женами.

Аттила собрал людей, построив в полки и в шеренги, и заявил, что они — самая лучшая армия, которую когда-либо видел мир.

— Грядет великая война, и падет могучая империя, — сказал каган. — И все вы — черные и белые гунны, красные, желтые и гефалитские, кутригуры и орончи, горные племена и те, кто жил в долинах и на равнинах, — все вы прославите себя и своих потомков в этой войне. Просто следуйте за мной, и вы станете бессмертными. Время гуннов пришло!

Крик, наверно, слышали даже в лагере. Но там воины в любом случае окажутся лишь к ночи. Аттила оглядел свои шеренги, в которых уже насчитывались десятки тысяч, бессчетное количество тележек. Затем повернулся, высоко поднял голову, и все продолжили путь домой.

Впереди полдня в одиночестве скакал Маленькая Птичка, неся маленького медвежонка.

Женщины заголосили вокруг него, желая узнать новости, когда шаман въехал в лагерь. Но Маленькая Птичка почти не обратил ни на что внимания и не ответил ни на один из вопросов. Несколько девушек, испытывавших сильные страдания, даже замахнулись на пришельца, но тот увернулся и отскочил прочь, смеясь.

Когда солнце село, женщины собрались вокруг шамана, все-таки надеясь на хорошие новости. Маленькая Птичка сел, скрестив ноги, возле костра и поднял брови, увидев собравшихся.

Земля гудела.

Шаман наклонился в сторону под необычным углом и прижал ухо к почве. Затем весело покачал своим пучком волос и ухмыльнулся, не меняя положения, словно во всем его теле не было без единой кости. Через мгновение Маленькая Птичка снова выпрямился и посмотрел на встревоженных женщин, положив руки на колени, куда несчастные, находящиеся в томительном ожидании и готовые закричать, тыкали сквозь рваные дыры в грязных штанах.