— Предлагали, — пораженный, ответил Вадим. — В Карым, в Киргизию. И вам предлагали?

— Ну, это еще по-божески, близко. Нам с Яшей ближе Красноводска ничего не светит — и то при условии, шоб поврозь. Если б местком да парторги были на его стороне, давно были бы там, где Макар телят не гонял. Вот и получается: с какой-то точки зрения саботажники — мы. Знаем, шо от нас требуется, шоб дело сдвинулось, а не идем навстречу, черствость проявляем, бестактность, опять же эгоизм.

Посмеялись невесело. Вадим коротко упомянул, что осенью в парторги хотели выдвигать именно его, да он не захотел. Стожко и Олег не удивились. Они знали. Вадим спросил, как продвинулись дела у Олега и Яши с разработкой прогноза по затишьям. Олег без колебаний вынул кипу диаграмм, многие еще в карандаше, коротко пояснил. Да, здесь работали на совесть.

— Начиная с июля здесь, — Олег показал огромное белое пятно на карте района, — совсем нет землетрясений 9—11 класса. Вот они, на границе, цепочкой. Выстроились, а переступить не могут! Запретная черта! Почти полгода. Седьмого января здесь, прямо посредине пятна, — он ткнул пальцем в Соленый хребет, — толчок 13 класса… ну, как в Ташкенте был. Два кишлака пострадали. И нет больше запрета. Вот, пожалуйста, по всему пятну кружочки. Все энергии, никаких запретов.

— Затишье перед бурей, — сказал Вадим. — Вон и в погоде это есть.

— И в механике разрушения, — вставил Стожко. — Если в тисках зажать брусок плекса и давить, он все время будет потрескивать, а перед тем как лопнуть — замолчит.

— Будто знает, подлец, — ухмыльнулся Олег, прикуривая новую сигарету.

— Знает, в каком-то смысле… — сказал Вадим. — Некоторые философы считают, что иногда можно допустить такую инверсию, как условность, что ли. Не причины и следствия, как в классическом, лобовом детерминизме, и не случайность-вероятность, как думают сейчас многие, например Лютиков, а что-то вроде цели и средств для ее осуществления. Ведь нельзя ж сказать, что землетрясение есть следствие затишья. Скорее наоборот: затишье — способ скопить силы для решающего удара. Землетрясения — своеобразная цель, конечный пункт некоего предварительного процесса. Аналогия, во всяком случае, велика. Лично я тут-то и вижу лазейку к прогнозу, абсолютному, а не случайностно-вероятностному, как у Лютикова в диссертации.

— Ничего себе цель — Саитская катастрофа, — сыронизировал Олег. — Это вы в Ташкенте собираетесь рассказывать?

— Как рабочее допущение — можно, — отвечал Вадим. — Условно если хочешь. Трудно держать в голове системную задачу, в которой столько рангов, уровней иерархии. Нас здесь можно уподобить… ну, ученым муравьям, живущим, скажем, в башенных часах. И вот у этих муравьев задача: предсказать очередное тиканье, которое для них — катастрофа. При этом ни масштаба механизма, ни назначения, ни способа действия они толком не знают.

— Так тикает же регулярно, — сказал Стожко, — равномерно. Они рано или поздно заметят — и все, решена задача.

— Заметят, если время, по которому они живут, то же, что и в часах, того же… ну, темпа, что ли. Я-то вот как раз и считаю, что в этой системе, — Вадим кивнул на графики, — наше календарное время неактуально. Здесь актуально собственное время системы, отсчитываемое… ну, скажем, землетрясениями.

— Какого класса? — деловито спросил Олег.

— И это уже попытка упростить, перевести в понятия нашего времени… Всей совокупностью. График повторяемости железно отражает пропорции между толчками всех уровней, только в логарифмическом масштабе. Это — высокая точность, как в хронометре.

— Так вот же полгода не соблюдался ж, — Олег ткнул в свою схему.

— Полгода — по нашему времени. А по тому времени — нет никакого полугода. Есть сокращение этой, событийной, временной шкалы относительно нашей, календарной. Ну, как собственное время в космическом корабле, летящем то быстрее, то медленнее с околосветовой скоростью.

— Ух, молоток, Вадим. — Виктор Стожко шагал по комнате, сунув в карманы кулаки. — Я не уверен, может, это все и не нужно… Но так интереснее. Мне и в голову не приходило.

— Раз интереснее, уже значит — нужно, — Олег совсем потонул в облаке дыма. — На размышления наводит. Я помню, у Борна есть в этом роде, о собственном времени системы. Считается, к примеру, шо век Земли долгий — сколько-то миллиардов ее оборотов вокруг солнца. А атома — короткий. А если измерять время жизни атома его собственным временем — есть там какой-то период основного состояния, то этих периодов — десять в шестнадцатой в секунду, то есть атом намного долговечнее Вселенной.

— Идея, конечно, не новая, — подытожил Вадим. Он был доволен — подготовил исподволь коллег к будущему восприятию их со Светой прогнозных кривых, положенных не на хронологическую, а на событийную временную шкалу. — Еще у Лукреция было.

И прочел на память:

Так же и времени нет самого по себе, но предметы

Сами ведут к ощущенью того, что в веках совершилось,

Что происходит теперь и что воспоследует позже.

И неизбежно признать, что никем ощущаться не может

Время само по себе, вне движения тел и покоя.

Он хотел поговорить еще, да и Олег был явно не прочь, но Стожко не дал. Он рвался в бой. Олега пришлось покинуть. Вадим и Стожко пошли в кабинет Вадима, где была доска с мелом.

Пили чай на кухне Вадима в полвторого ночи. На другой день в полвосьмого утра Стожко уже стучал в дверь. Вадим встал и работал, но упросил неугомонного соавтора больше не будить его — он по утрам включался медленно, — Стожко скоро убедился в этом. После этого подсчеты, споры до хрипоты и снова подсчеты на калькуляторе шли в течение пяти дней с обеда до поздней ночи, иногда раннего утра, причем ночью неугомонней и результативней был Вадим, а Стожко же в это время часто зевал и охотней соглашался на Вадимовы варианты. Еще столько же времени заняла интерпретация результатов и печатанье черновика статьи. Был заявлен доклад на семинаре — он должен был состояться после возвращения из Ташкента, с симпозиума.

3

Вадим был сильней в теоретической геологии и общей тектонике, Стожко — по части математических методов и региональной геологии Памира. Стожко хотел подтверждения своей идеи, что в этой части Памира часть блоков земной коры затолкнута вниз насильственно, против их естественного равновесного положения, — так он трактовал интересующий обоих парадокс появления в зоне сплошного сжатия структур растяжения типа грабенов. Вадим же был склонен считать эти области настоящими грабенами — но только поверхностными, неглубокими, «шрамами на изломах». Результаты площадных обсчетов никак не давали перевеса ни той, ни другой точке зрения. Совместная работа была на грани срыва, когда однажды Вадиму во время бессонницы пришла простая идея посмотреть, как поведут себя его «типы» землетрясений с