Мы с Пашкой говорили и в детдоме и в «Поплавке» как же такпроисходит, что многие люди на Западе не только спокойно наблюдают, но ивосторженно аплодируют проводимому эксперименту? Почему торжествует их Разум?Какие «научные открытия» большевиков приводят в восторг не только коммунистов исоциал-демократое, но и ученых, и писателей, и деятелей искусств, и обывателей,и либералов, и прочих праздных наблюдателей? Так какие «научные открытия»Красный террор? Но ведь исторически террор не раз переживали Франция, Германия,Англия, Испания, Италия, Бельгия, Азия и Восток! Коллективизация? Может, ихвосхищали организованные активистами и выдаваемые за стихийные, демонстрацииверности и любви к правительству? Или изумляло трогательное трупоидолопоклонство,тоже, кстати, навязанное массам, которым извратили и изуродовали инстинктпоклонения Высшей Силе, но внушили любовь к убийцам, топчущимся на трибунемавзолея? Может быть, восхищение вызвала смелая экспериментальная попыткапревратить сообщество свободных личностей в безликие множества толп?Уничтожение сущности искусства соцреализмом? Организация «института»концлагерей для сотен тысяч несогласных участвовать в эксперименте? Празднонаблюдавшие со стороны за ходом эксперимента, они верили не информации идушераздирающим свидетельствам, а Ромену Шоу, Лиону Роллану и Арагону Барбюсу,которым Сталин устраивал показательные «шоу» в Крыму, клубах, детсадиках и напейзанских лугах, заставленных бутылками «Хванчкары» и жареными поросятами.Другие же праздные зрители, толпившиеся перед клетками наших лабораторий,верили информации о жизни и духовных мучениях многомиллионного народа, нопродолжали наблюдать, аплодируя острым, порой захватывающим дух зрелищам.

В чем психологическая разгадка такого бездушного ибесчувственного отношения к образу существования подопытных людей? В чемсущность феномена привлекательности зрелищ чужих страданий, чужих смертей иразных фокуоов, проделываемых с человеком? В том, что они ЧУЖИЕ! В человеке…Да, гражданин Гуров, я снова пользуюсь чужими мыслями. Да Я ими напичкан! Да! Уменя нет самостоятельного мышления! У меня есть зато самостоятельное отношениекое к чему, благодаря знакомству с прекрасными и выдающимися подследственными,а не с такими, как вы, суками и злодеями. Молчать! Я сказал: цыц!..

Человек, говорил Фрол Влаеыч Гусев, при неизбывном инстинктепостижения природы боли и смерти, по-разному, к сожалению, реагирует на боль исмерть ближнего. Есть подвиг помощи, происходящий от невыносимостибездеятельного сопереживания. Есть подвиг спасения другого ценой своегоздоровья и жизни. Есть искреннейшее сочувствие. Есть паническое бегство отобразов калек, стенающих и обреченных, и есть муки души, бессильной как-либопомочь страдающим, спасти приговоренных, облегчить боль мученикам. Имеютсямногочисленные одиночки-исследователи собственной боли, забыл, как ониименуются, а также тонкие и грубые исследователи боли чужой – садисты. ХирургиюФрол Власыч Гусев весело называл садизмом на службе человечества… Но есть люди,со страстным любопытством и интересом созерцающие уныло бредущую на обьектсерую толпу заключенных… шимпанзе, безумеющего от полового акта любимой самки сдругим везунчиком… дергающегося в последних судорогах красавца, угодившего подтроллейбус… В людях этих в момент созерцания функционирует только мозг, какматерианый субстрат Разума, сам не чувствующий, но бездушно обрабатывающийинформацию о чужой боли, унижении, страдани и смерти. И созерцатель, чаще всегобессознательно, настолько рад возможности, получив представление о том, чтомогло произойти с ним, но случилось с другим, настолько рад и счастлив, что сами здоров, и жив, и свободен, что возникшая однажды в его мозгу при виде чужогострадания иллюзия самоизбавления, должна отныне поддерживаться, чтобы статьпривычной. Попытки разрушить ее призывами «консерваторов» к сочувствию,прозрению, предупреждениями о самоубийственности бездушия и надвигающейся личнона него гибели, созерцатель воспринимает как покушение на его ВЗГЛЯДЫ, невольнораскрывая этим словом природу подобной созерцательности. За отражение себя взерцале он принимает живую мучающуюоя душу, терзаемую живую плоть и зачастуювсемерно содействует тому, чтобы не поменяться местами с отражением. Такоеповедение со временем омертвляет душу и становится цинично-преступным.

Фрол Власыч не настаивал на абсолютной правильности своегоанализа. Но утверждал, что так называемые прогрессивные люди доброй воли,большие друзья Советского Союза, как их официально и пошло именуетпроститутская пресса, потому именно страстно «интересуются» трагической,нелепой историей СССР и неимоверно трудной судьбой его изуродованных лишениями,войнами, лагерями и бесправием народов, что они не желают видеть себя на нашемместе. Им стало бессознательно привычно, Фрол Власыч часто подчеркивалбессознательность такого отношения, привычно наблюдать за Великимэкспериментом, считать нас вечными подопытными пионерами, но не допускать мыслио начале эксперимента и, тем более, своего в нем участия, скажем, в Норвегииили княжестве Лихтенштейн.

Порядочно провозились мы о этим террором. Завтра праздничек.Мой день рождения. Ангел-хранитель, не страшно ли тебе, ангел мой?..

Я почему-то думаю, что это он нагонял крылами тоску на моюдушу, когда уже перебил я своими руками весь понятьевский отряд, узнал, что выякобы провалились лед и продолжал выполнять служебные обязанности поуничтожению дьявольской идеи и ее бесов. Тосклива была моя жизнь. Тоскливабыла, сука. Ужасно тосклива. Хорошо, что она позади…

Я редко приходил в свою квартиру. Квартира казалась мнемертвой. Я, встав на пороге, чувствовал себя душой, зашедшей перед тем, какотлететь за пределы, проститься с обителью, покинутой телом графа Монте-Кристо.Все ненавистно мне было в той квартире. Впрочем, ненавистно и сейчас… Отлететь…Отлететь… Только книг жаль было. Не хотелось бросать их.

Я оглядывал медленным взглядом прихожую с громоздкой,пустой, ненужной мне вешалкой. Зимой на ней висела моя фуражка, летом –буденновка проклятая с рогом на макушке, потом ушанка. Вешалка была красногодерееа. На ней виднелись детские царапины: «Барон дурак!» «Кати + Гога –любовь». «Смерть генералу франко!» Тоскливо мне становилоеь от ясности, чьейбыла вешалка и в чьих руках побывала. Не раз хотел я повеситься на чужойвешалке. Однажды уже галстук накинул на шею, но мыла не нашел. Разозлился.Пошел по магазинам. Штук пять-шесть на своей улице обегал. Ни в одном мыла неоказалось. Захожу к директорской роже. Почему, спрашиваю, сукин сын, мыла впродаже нету? Самоубийц, что ли, много развеялось? Отвечай! Книжечку краснуюсую в багровую харю. Вредительство, отвечает, по всей видимости. Возможно,трудности роста. Надо бы врагов народа на мыло переваривать. Хоть польза былабы от них какая-нибудь, товарищ капитан!

Из тебя, говорю, даже хозяйственного не получится, не то чтотуалетного. Потом воняешь и жульничеством, сволочь… Возьмите, предлагает, мое.Сегодня только начал. «Красная Москва». Взял я кусок мыла розоватого, а в немрыжий, впившийся директорский волосатина, как глист, извивается… Плюнул. Домой пошел.Салом, думаю, намажу. Думаете, было сало в гастрономе?. . Возвратился вквартиру. С порога в комнату прохожу, не глядя на вешалку. Книги свои увидел изабылся. Много было у меня книг. Бесценная библиотека. История. философия.Классика. Весь Дюма.