Ну, что? Легче стало? .. Ах, вас интересует, как это во мнесочетается уважение к «святым людям» и «разным юродивым», к «религии» и«церковной морали» с профессиональным садизмом, и как ату я не чувстеую«собственной низости», «безжалостности, переходящей все границы разумногомщения», и чего достигну, пытая вас, унижая и казня?..

Разумное мщение. Симпатичная тема. Это как же понимать,если, конечно, влезть в шкуру не мстителя, а того, кому он стремится воздатьдолжное, преступно присвоив себе права Высшего Судии? Вы понимаете, что яприсвоил себе право судить и карать, посчитав достаточными для того, чтобысделать это, муки и смерть родных и свою вечную рану? Не понимаете. Наоборот,вы, демонстрируя свое великодушие, за которым скрыто признание собственнойвины, поощряете мое право на мщение, но только в границах разумного. Хитер,стерва!.. Разумное мщение. Это – отвратительно. Вам хочется рационализироватьего процесс с тем, чтобы он был переносимей, легче, и, обнаглея, вы дойдете дотого, что потребуете свести акт мести к мысли о мести, уверяя меня, что,подобно тому, как боль есть представление о боли, так и месть вполне может бытьпредставлением о мести.

Сущность мести в том, что Разум хочет, насильственным путемвосстановив, как ему кажется, справедливость и воздев мерой за меру, вырвав окоза око и зуб за зуб, именно почувствовать, вы слышите, почувствоватьумиротворение и угасшую наконец страсть мстить, мстить, мстить. Он хочет непредставление иметь о мести, которое не насыщает, подобно тому, какпредставление о боли не есть его собственная боль, но боль ноги, руки, ребра иноса, а освящения своего беззакония и присвоения прав Высшего Судии судить,рядить и восстанавливать справедливость. Он хочет несомненного свидетельства,что прав он был, не согласившись со злодейством или обманом, допущенными поотношению к личности его хозяина. Не согласившись и презрев веру Души в то, чтоне избежать виновным в злодействе наказания, если оно тотчас же не постигло ихон сам бросается творить суд, но не утоляет жажды, прильнув к черной водемести, которая солона от века, и только распаляет себя, когда не безумеет отненависти…

Свидетельств правоты мести быть не может. То, что за нихпринимается – иллюзорно и провоцирует на новые мстительные действия. Местьвсегда разумна…

А пример ваш насчет человека погибшего, но, на его взгляд,отомстившего, говорит не о неразумности поступка, а как раз об исключительноразумном подходе к ситуации. Знал, что загубит и свою жизнь гордый мститель, ичужую и наверняка слышал голос души, как я его не раз слышал «Оставь их, Вася!Оставь! Нам свидеться надо!», но пренебрег и загубил сразу несколько жизней,сотни жизней, тысячи жизней! Так что получается: месть разумней жизни. Безумиетак думать! Но я угрохал ради мести свою жизнь и покончил бы с ней, если бы неподелился со мной жизнью Фрол Власыч Гусев. А вы не ловите меня на том, чтоговорю я с симпатией о Боге, с ненавистью о Дьяволе, служа-то лично ему, и ктому же нарушая не только соцзаконность, но и естественное право человека… Вы уменя скоро отменным диссидентом заделаетесь, гражданин Гуров, почище, чем вашвнук Федя!

Что я, собственно, так путанно болтаю о мести, бооли, причемболтаю не своим голосом, наверно, автоматически подключаясь к ходу чьих-либомыслей. В данный момент к мыслям фрола Власыча. Где моя папочка? Дайте-на язачитаю одно из показаний моего кормильца и поильца жизнью.

Я, Фрол Власыч Гусев, обвиняемый не ведающим, что творит,гражданином следователем Василием Васильевичем Шибановым, чей год рождения иместо мне неизвестны, в том, что я 28 февраля 1935 года в два часа, не помню,во сколько минут, вышел из ресторана «Ермак» и вошел в Царство Божие, что вомне, полностью признаю себя виновным и могу по существу дела показатьследующее:

Существо дела шло и весне. На ветвях фонарей набухли готовыераспуститься почки. Каменные, покрытые инеем оттепели, дома чесались о спиныкошек и, отряхиваясь от розовых лапок сизарей, взмывали в бездонное более, чемобычно, небо.

Площадь Павелецкого вокзала грелась под теплыми телами баб,прибывших в большую деревню. Боясь кинуться в каменный лес, бабы толпились устоянки извозчиков. Здесь дымился, оживая под конским навозом, асфальт.Воробьи, озябнув за зиму, пьянели от горячей пищи.

Трамвай похотливо, но добродушно звал к себе баб. Бабы пошлик нему со сладкой истомой волнения и страха. Уж больно хотел их трамвай.Недаром он назывался удивленным именем «А». Бабы пропустили его, в сели втридцать пятый, названный так в честь цифры года, родившего трамвай от одногонебезызвестного маршрута.

Увязавшись за ними неведомо для себя почему, я немедленновозвратился к извозчикам, ибо все они сидели на своих облучках в позе Н. В.Гоголя на посмертном постаменте, но переодетые и загримированные в разные носы,глаза, прически, бороды, усы и общие лица. Ошибки быть не могло.

Первый же извозчик в ответ на мое приветствие: «НиколаюВасильевичу – наше с кисточкой !» грязно выругался, что, естественно, быловызвано объективными причинами; как-то: падением нравов, последовавшим за этимотсутствием достойных седоков, ценой на овес и нерегулируемой рождаемостьювсевозможных неживых трамваев. Интеллигентный и мягкий по замыслу родителей иРодины, я сел в пролетку и воскликнул, повинуясь одному из многих моихвнутренних голосов, равнополномочных в раопорядительствах и повелениях,касающихся непредуомотренных мною лично поступков… Прости, Господи, занежданное нашествие действительного причастия настоящего времени истрадательного причастия прошедшего времени…

– К паровозу, будьте любезны, проедемся с вамивместе, – воскликнул я, инверсируя непозволительно часто для трезвогочеловека.

– К которому? – спросил, вскинувшись, и вмигперестав походить на Н. В. Гоголя, извозчик.

– Привез…в Москву… за собой… который поезд… траурный сЛенина… телом, – ответил я, стараясь прекратить инверсии сдерживаниемдыхания.

– Деньги вперед!

– Ста… жалуй… по! – с готовностью сказал я.

Расплачиваясь, я неосторожно высказал мнение о сходствеизвозчика с маршалом Блюхером, на что тот возразил следующим обрезом:

– Ежели ты меня сразу обозвал и блю и хером, то я тебяне к паровозу отвезу, а в участок.

– Прости, человек! – взмолился я.

– Прощаю. Паровоз тебе зачем?

– Желаю Симбирск в немедленно уехать! Пора! Я пошел… втупике… любезный! В тупике я!

Конь летел, как сей час помню, аэропланной рысью. Вот уж мынедалеки от цели моего путешествия. – Чу! – воскликнул я, чувствуя,что «Чу» это то, что было после. Чудо! Но когда бы не воскликнул я «Чу!» то,значит, чудо было бы мне явлено сразу. – Стой, ямщик! Стой, сестра моя –лошадь! Вы живые символы моего покровительства. Я блю вас лю чень о!..