— Нет, — говорит он, отвернувшись. — Мне не было больно. Обидно — да, печально — тоже да, но на стену я не лез.

Лжет, я же вижу. Ну почему… почему он скрывает это от меня?

— А когда-нибудь вообще было? — спрашиваю я, четко решив, что сорву с него эту красивую картонку.

— Когда ломал руку, ногу, ребра… — медленно перечисляет он.

— Я имею в виду морально.

— Наверное. Уже не помню. Сейчас я хорошо умею контролировать эмоции. Я главный, а не они.

Все он помнит, но говорить не хочет. А ей, интересно, рассказывал? Насколько хорошо она его знала? 

Откидываю плед, забираюсь Дарию на колени и обхватываю ладонями его лицо. Горячие руки скользят по бедрам и забираются под край короткой юбки, расслабленные губы так и манят забыться в волне поцелуев, но это лишь отсрочка неизбежного. 

— Мы ведь, скорее всего, когда-то расстанемся, — шепчу я, нежно поглаживая его щеки.

Дарий медленно моргает, мышцы его лица под моими ладонями напрягаются, но отвечает он с тем же нервирующим спокойствием:

— Все может быть.

— Мне вот будет очень больно, — признаюсь я, так явно ощутив этот момент, что на глазах наворачиваются слезы. — А тебе нет, и это бесит.

— Ты всегда можешь сломать мне что-нибудь на прощание. — Он вытягивает шею и сжимает в ладонях мои ягодицы.

— Не смешно, — грозно рычу я, отстраняясь. — Ты снова это делаешь, закрываешься. Зачем? Я, по-твоему, настолько тупая, что не смогу понять такого сложного тебя? Поэтому ты нацепил картонный образ идеального героя?!

Взгляд Дария меняется, от расслабленного до взбешенного всего одно мгновение. Энергия невероятной силы обрушивается на голову, как неукротимая волна, пришедшая с дальних просторов океана, а от голоса веет холодным сырым песком:

— Это ты его на меня нацепила, и все равно чем-то недовольна. Что ты пытаешься во мне отковырять, Кать? Изъяны? Травмы? Хочешь знать, насколько я сломан, чтобы потом чинить и лечить? Так тебе станет легче?

С трудом сглатываю, не зная, что сказать. Черты лица Дария так искажает и заостряет злоба, что можно пораниться, лишь раз прикоснувшись.

— Молчишь? Вот это номер, — ехидно усмехается он. — Что там еще? Эмоций мне не хватает? Каких? Вот таких?! — Он резко поднимает руку и замахивается. 

Воздух свистит у виска, колыша волосы, стакан летит в противоположный конец комнаты. Вздрагиваю от хлопка, звон разлетевшихся осколков пробегает дрожью по спине.

— Такой тебе нужен?! Несчастный и больной на всю башку, чтобы ты одна-единственная стала его таблеткой спасения, тихой гаванью и родным причалом?! Или как там еще в книжках пишут? — Он злобно прищуривается. — С этим мелким говнюком не сработало, так ты за меня взялась?

Горячий воздух опаляет ноздри на вдохе, и я гневно кричу на выдохе:

— Речь сейчас о тебе! И хватит тыкать мне этим!

— Ты этим живешь! — распаляясь, повышает голос Дарий. — Придумала себе идеальный сценарий, но в реальности воплотить его не можешь, и поэтому все время страдаешь. Ты путаешь любовь и жалость, пытаясь заслужить второе, как высшую меру привязанности. Снова мама и папа виноваты? А может, еще кто-то? Я, например! Это твоя позиция?! Все вокруг черствые, никто тебя не понимает, так?! 

Боль пронзает грудь, и я бездумно бросаюсь в наступление, вместо того, чтобы защищаться:

— А чем живешь ты?! Пытаешься убить себя, но так, чтобы все выглядело, как несчастный случай?! Нацепил маску умника и циника, чтобы никто не смог достать до нутра! Сам ничего не путаешь?! 

Дарий приоткрывает губы, но не издает ни звука. Глаза становятся почти черными, и я, испугавшись, слезаю с его колен и отступаю от дивана. Улыбка появляется на лице Дария, но это уже не добродушие или снисходительность, это преисподняя.

— Кто бы говорил, Катюш. — Его слова обжигают, как комок лавы, брошенный в лицо. — Ты уже вся в золе из самобичевания и болезненных привязанностей, потому что беспрерывно жжешь сердце, разыгрывая драму. Не веришь, что достойна любви, и поэтому ищешь источник боли, как оправдание собственной слабости, ведь тогда ты сможешь остаться жертвой. Как удобно.

— А ты… ты… — Ярость срывает все маски, лишая здравомыслия. — Ты пытаешься заслужить любовь через одобрение! Разве нет?! Отвернулся от семьи и решил попробовать все сначала, но только так, чтобы наверняка. Вот в чем фишка твоей гребаной идеальности! Ты стараешься быть хорошим, потому что боишься моральной боли и избегаешь ее, заменяя эмоции адреналином! Ну и чем ты лучше меня, а?! У нас обоих есть свои сценарии!

Дарий дергает желваками и рывком наклоняется вперед. Электрический разряд сокращает мышцы, подталкивая к побегу, но я гордо вскидываю подбородок. Вот так-то, получай, старикан! Может я и не психотерапевт, но анализ десятков разных героев из книг дает общее понимание о человеческой натуре. Дарий вдруг поднимается, лишая меня преимущества, и я шагаю назад, ядовито шипя:

— Не подходи.

— Ты знаешь, где выход, Катюш. Детям уже давно пора спать, поэтому... лучше беги.

Топаю ногой, сжимая кулаки до острой боли в ладонях:

— Не говори со мной, как с маленькой!

— Тогда скажу, как взрослой, — мрачно и пугающе произносит он, глядя исподлобья. — Иди домой.

— Думаешь, напугал меня? Да я...

— Я не пытаюсь тебя напугать, — медленно проговаривает Дарий, нависая надо мной, чем мгновенно опровергает свои же слова. — Я просто снова делаю то, что ты хочешь. И знаешь, что самое смешное?

— Здесь есть что-то смешное?

— Есть, — понижая голос до дьявольского рокота, отвечает Дарий, а я не могу пошевелиться, оказавшись в мучительном плену. — Мне не трудно, и я не притворяюсь. Это я. Настоящий! И пять минут назад, и сейчас! И всегда! Меня с детсва науськивали, что со мной что-то не так, и я только недавно понял, что людям вообще все не так! Но это их проблемы, а не мои! Каждую секунду, каждого чертового дня я делаю только то, что хочу сам! Так что не приписывай мне свои романтизированные травмы!

— Ты сказал, делаешь то, что хочу я... — Цепляюсь за его фразу. — Объяснишь?

Между нашими лицами всего несколько вибрирующих от напряжения сантиметров. Адреналин придает нечеловеческих сил, в это мгновение кажется, что я могу и грузовик