Внезапно в воздухе стало нарастать напряжение. Черный повел ушками. Уже слышалось движение. И это было движение Железа. Земля тихо стучала под Черным, словно у нее вдруг забились много сердец. «Тук-тук-тук-тук!» Черный прислушивался. Откуда-то надвигалось это Железо Многих Сердец. Черный хотел приподняться — и не мог. Он лишь лежал и слушал. Да втягивал носом воздух. «Тук! Тук! Тук! Тук!»

И Железо Многих Сердец уже грохотало всеми своими Сердцами поблизости.

Черный смотрел прямо перед собой, но не видел ничего, кроме камней.

Казалось, что Земля сейчас взорвется под ним, треснет и расколется, как великая Льдина, и посыплются эти гремящие Сердца.

Но вдруг движение замедлилось, биение унялось, а потом и вовсе прекратилось. Железо Многих Сердец испустило дух.

И тут Черный услышал голоса. Это были не голоса Птиц или Зверей. Эти звуки издавали Поперечноглазые.

Вскоре Черный услышал скрежет камней, шаги, звяканье. И на него нанесло запахом Поперечноглазых, — враждебный дух!

Черный почувствовал ком ворчания в горле. Птица, ходившая рядом, взлетела и умчалась прочь.

— Ни хера себе! Ну и дела!

— А он живой?

— Живой, вона ухи прижаты!

— И зырит! Бляха-муха! Мать моя женщина!

— Хы-хы-хы!.. Как в телевизоре. Обосраться и не жить!

— Чё-о? Чё будем делать?!

— Кинь камешек!

— Опа!.. Жив, вздрогнула шуба.

— Чур, мне шкура!

— А мне желчь! Батька давно болеет.

— Желчь у тебя сразу китаезы купят. Так что пополам.

— А шкуру? Тоже пополам рвать?

— Ну чё-о?.. Чё?

— Ружьишко б. А в этот раз и не взял.

— Ладно, это, давайте, хорош, а то, кто его знат, появится с моря кто.

— Э, мужики, да хватит. Пусть лежит. Вишь, он замотался плавамши.

— Чё? Мне батю лечить? Нада? Ты мне батю вылечишь?

— Давай, обходи, хорош базарить, обосраться и не жить.

— Ну, кто первым ударит?

— Чем? Ломом? Киркой? Кувалдой?

— Дай я — ломом.

И тогда Черный поднялся. Он стоял, пошатываясь, и смотрел на Поперечноглазых. Их было несколько, двуногих, в ярких оранжевых шкурах. Как Черный встал, они тут же отпрянули, испустив Запахи страха, ужаса животов своих.

— Здоров, тварь! В падлу!

— Обосраться и не жить! Давай обходи!

И они начали окружать Черного.

Черный поворачивал мокрую всклокоченную башку. Поперечноглазые еще никогда не смели к нему так близко подходить. А эти — подходили в своих вонючих шкурах, блестя лихорадочно испуганными глазами. Только один Поперечноглазый стоял поодаль и смотрел.

— Не ссать! Бить сразу! Со всех сторон!

И вдруг один выскочил вперед и, гикнув, ударил Черного в бок. Железо обожгло, захлюпало, как будто тут же расплавилось. Но это вскипела из раны медвежья кровь, так и не застывшая за долгое плавание в ледяном свирепом Море. Глухой рык исторгся наружу, Черный дернулся к тому Поперечноглазому, но тут же с другой стороны на его ребра обрушился новый удар, да такой сильный, что кость затрещала. В башку Черному полетел камень. Черный оскалился. Новый камень заскрежетал по клыкам, с хрустом посыпались зубы. «Рры-рррахх! Ыхх-ххраа!»

— Бей!

— Йях! На!

— На, сука!

— Бей!

— На!.. Сзади заходи! В падлу!

— Аа!.. Вот!.. Мм! Уу!

И Черный снова рухнул, сотрясаясь под ударами, мотая окровавленной башкой и выбитым глазом на красной жиле.

— Шубу не рвите!

— На! На!..

Черный погружался в Море, только теперь оно было ослепительно красным, он хватал пастью кровавые волны, и среди них мелькали льдинками его кости, когти летели Воронами, шерстинки рассыпались Тайгой, бусинки жира загорались Огнями.

И Черный совершил последний рывок, скрываясь навсегда от Поперечноглазых в этой Тайге над Огнями и Морем.

«Передачу „В рабочий полдень“ ведет редактор Галина Гордеева.

Добрый день, уважаемые друзья. Сегодня, по многочисленным заявкам наших слушателей, мы пригласили принять участие в нашей передаче заслуженного деятеля искусств РСФСР композитора Евгения Птичкина. Сейчас мы вам напомним некоторые песни композитора, которые вы, конечно, хорошо знаете.

Ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту!

Рассказать о себе я хочу вам, друзья,

Мой рассказ будет краток и точен:

Я люблю свой завод

И горжусь тем, что я современный рабочий.

Я люблю свой… хххррр… шшшш…

Хррр…. Шшшш… рабочий…

Творческая дружба связывает меня с замечательной нашей певицей Валентиной Толкуновой. Уже много песен вместе мы создали, и одна из новых песен „Что же ты, подружка?“ Это совсем новая запись… хххррр…. Шшшш… И мы отдаем на ваш суд эту песню и хотели бы знать…»

— Ты долго будешь еще мучить меня?

— Тебе не нравится репертуар? Хорошо, сейчас поймаю чего-нибудь еще такое…

«…где оседали американские пионеры-первопроходцы, двигавшиеся на освоение просторов Дикого Запада…»

— Опять Владимировская Жанна? У нее хороший русский язык: пионеры-первопроходцы.

«Здесь, в плодородной цветущей долине… хххррр… Ххх-рррр… называли землей обетованной…. лежит… Портленд… Это утопающая в зелени долина с городом-космополитом… подобна драгоценному зеленому изумруду…»

— Да, да, драгоценный зеленый изумруд.

«… покажется и вам землей обетованной… Портленд самый пешеходный город Соединенных Штатов… хххррр… предлагает бесплатную поездку на трамвае… забавную смесь бетона, стекла и кафеля… ххххрррр… Это первый образчик постмодернизма в нашей стране… городские власти вовремя спохватились и сейчас бережно сохраняют… небольшие группки людей, остановившихся послушать уличных музыкантов… толпятся праздные гуляки у витринов магазинов…»

— Ой, умора! Ты слышал? У витринов магазинов.

— Это помехи. Тебе показалось.

— Она, кстати, играла в Ленинграде. Медею, Маленького Принца. И я даже ее видела и слышала в спектакле по Шукшину «Там, вдали», она пела песни Высоцкого. Впервые имя Высоцкого было на афише. Это было в Москве в театре при ВТО…

— Что это такое?

— Всесоюзное Театральное Общество. Я-то была совсем еще маленькой, одиннадцать или двенадцать лет. Но мои родичи почитали Высоцкого и, оказавшись в это время в Москве, сразу побежали туда, достали билеты через знакомых и меня приобщили.