Звякнули несколько запоров, и дверь открыл Клив. Он носил очки, покрасил волосы в более темный цвет и был одет в блестящий костюм, какие носят коммивояжеры.

– Прошу прощения за комедию в духе Чарли Чаплина, – сказал он. – От него пахло сигаретами, мятой и чем-то несвежим. – На этот раз я путешествую инкогнито.

Он быстро окинул взглядом оба конца пустой улицы.

– Пойдем наверх. У меня есть новости.

Он привел ее в замызганную комнату с переполненными пепельницами и грязной кофейной кружкой на столе. На полу лежал полураспакованный чемодан.

– Садись. – Он кивнул на продавленный диван. – Сейчас я быстро сообщу тебе новости. Да, кстати, как у тебя дела, дорогая? Ты выглядишь прелестно. – Он задернул темные шторы, включил лампу, и его лицо окрасилось в странный зеленый цвет, отчего он стал похож на призрака.

– Спасибо, – поблагодарила она, подумав, что избыток событий в твоей жизни иногда раздражает.

– В общем, дела такие. – Клив закурил сигарету и вытянул ноги. – Сегодня вечером я возвращаюсь в Каир поездом, так что долго тебя не задержу. Но позволь ввести тебя в курс дела. – Озан уже решил выбрать местом для своей вечеринки Стамбул – у него там дом на Босфоре, – поскольку это намного безопаснее и приятнее. Он хочет, чтобы ты поехала с ним туда и спела несколько раз в его клубе. Честно говоря, там тебе будет намного безопаснее – да и вообще, вполне естественно, что девушка, наполовину турчанка, побывает в стране своих предков и там споет. Ты рада такой возможности?

В ее голове крутились противоречивые мысли – желание проявить храбрость и принести пользу своей стране, восторг от перспективы спеть в другой стране, страх оттого, что между ней и Домом проляжет Средиземное море. Правда, в его эскадрилье отменены на месяц все увольнительные, но все равно…

– Надолго я уеду?

Клив любезно улыбнулся.

– На неделю, не больше. Это максимум. Озан обещал хорошо тебе заплатить, тебя поселят в хорошем отеле, а мы будем присматривать за тобой издалека.

– Зачем мне плата? По-моему, это неправильно.

– Там безопаснее. Если он не заплатит, это будет выглядеть подозрительно.

– Что я должна там делать?

Он дружески взглянул на нее.

– Опять же, ответ тут может быть разный. Возможно, что ничего; возможно, много всего. Просто мы пока еще не знаем.

Он расстелил карту.

– В данный момент Стамбул – самый важный в мире из городов, принадлежащих к нейтральным странам, потому что он равноудален (приблизительно, конечно) от Германии, России и западных держав. Сейчас Турция очень популярна у агентов германских спецслужб. Многие из них бывают в клубах Озана. Некоторые из них просто статисты. Как пошутил кто-то из них, они просто пригнулись и ждут, когда закончится война. Но есть там и серьезные люди, обладающие жизненно важной для нас информацией. В Стамбуле сейчас находится молодой парень, пилот; мы предполагаем, что он может представлять для нас большой интерес. Мы надеемся, что ты встретишься с ним, – инструкции ты получишь потом. – Клив застучал ногой по полу. – Нам надо собрать любую информацию, какую сможем, насчет того, каким образом немцы готовятся нанести удар по войскам союзников. Британцы намерены войти в оккупированную Германией Грецию. Если это случится, они захотят использовать турецкие аэродромы, а это значит, что Турция не сможет долго оставаться нейтральной страной.

Он постучал сигаретой о портсигар и пристально посмотрел на нее.

– Ты сможешь нам в этом помочь?

– Да, смогу. – Она твердо выдержала его взгляд, хоть и была уверена, что не сможет. Но она решила не показывать этого.

Он раскрыл блокнот с крышкой из свиной кожи.

– Озан хорошо заботится о своих артистах. Вероятно, тебя поселят в «Пера-Паласе», очаровательном отеле, или в «Бюйук Лондра». Стандартный контракт в клубе – две недели. Если в какой-то момент ты захочешь вернуться или тебе нужно будет что-то нам сообщить, позвонишь мне в Каир. Все очень просто. Мой номер такой… – Он нацарапал его на листке. – Позвонишь и скажешь: «Вы можете забронировать мне номер в отеле «Гезира» на следующей неделе?» Я пойму, что ты имела в виду. В Стамбуле я буду второго сентября и остановлюсь на улице Истикляль под именем Уильяма Мак-Фарлейна. У администратора отеля я оставлю для тебя записку и подпишусь «Твой кузен Билл». Поняла?

– Поняла.

Он улыбнулся ей. В его глазах сверкнула неподдельная симпатия.

– Знаешь, по-моему, спецслужбы ошибаются, считая, что актеры из шоу-бизнеса ненадежные; ты замечательно работаешь с нами – ты бесстрашная патриотка. Люди восхищаются тобой, хотят общаться, или, может, ты им помогаешь почувствовать то, чего они не чувствовали до тебя… – Он почти с грустью закончил свою фразу и выключил зеленую лампу. Потом посмотрел на часы. – Мне пора идти, извини. У меня мало времени.

Ей неожиданно пришло в голову – почти все, с кем она теперь встречалась, либо скучали, либо куда-то бешено торопились.

Перед уходом он предостерег ее: в Стамбуле ей нельзя встречаться с незнакомыми людьми нигде за пределами ее отеля. Он дал ей конверт с пачкой турецких лир и пояснил, что эта сумма эквивалентна 100 фунтам. Ей придется тщательно записывать все траты, а если мистер Озан тоже ей заплатит – кто против? Она много и упорно работала, а он богат как Крез. К тому же такие, как он, охотно помогают талантам.

Потом, после некоторых колебаний, он сунул руку в портфель и извлек оттуда маленький пистолет.

– Тебе он, конечно, не понадобится, но всегда полезно иметь его при себе.

– Я даже не умею им пользоваться, – возразила она.

– И не надо, – усмехнулся он. – Он совсем простой. Тебе достаточно лишь прицелиться и нажать на курок, совсем как водяной пистолет. Пули заряжаются вот сюда.

Она взяла оружие и подержала на ладони. Впервые за это время ей вдруг стало страшно.

Она еще раз спросила его, когда ей надо лететь в Стамбул. Он ответил, что не знает. Скорее всего, где-то в конце недели. Ей сообщит об этом мистер Озан.

– Только не нервничай, – добавил он напоследок. – Все будет интересно и увлекательно.

Пока Саба репетировала, Дом бродил по улицам, перебарывая неприязнь к той, другой жизни Сабы, которая отрывала ее от него. Он уже смирился с тем, что во время выступлений она становилась пугающе чужая. Он делил ее с другими, делил в том числе и свое благоговение перед ее пением. Еще ему казалось не совсем нормальным, что она ухитрялась держаться так живо и естественно перед тысячами незнакомых людей. Он радовался, что за эти четыре дня исчезло легкое недоверие к Сабе, он понял ее до конца и их совместная жизнь стала простой.

Не зная, как скоротать эти два часа, он прошел по Рю Фуад и наткнулся на маленькую ювелирную лавку. Неторопливо созерцая изящные вещицы из эмали, он заметил в полутемной витрине голубой браслет в тонкой серебряной оправе, с изображениями египетских божеств, причем каждое было помещено в свое изящное звено.