Надо им искупаться и поплавать, подумал он, когда перед ним появилось сверкающее, бирюзовое море. Отличная мысль! Они спустятся на Стэнли-Бич, возьмут напрокат купальник и плавки, потом что-нибудь выпьют в пляжном кафе и поймают такси. После этого у Сабы еще будет время принять ванну, одеться и поехать на эту чертову звукозапись. Хоть он теперь и был готов на поправки в своей программе взаимоотношений с Сабой, хитроватый задний ум по-прежнему бубнил про «проклятое радио». Сегодня Дом хотел, чтобы она принадлежала только ему одному. И точка.

Вероятно, она поехала прямо на запись, размышлял он, небрежно стоя у фонарного столба через дорогу от «Золотой Лошади». Либо это, либо репетиция слишком затянулась. При ярком свете дня клуб с его выцветшими маркизами и пыльными ставнями казался на удивление негламурным. Дом напрягал слух, пытаясь услышать ее пение, но слышал лишь обычный уличный шум на Корниш, цоканье копыт худых кляч, удаленный гул голосов, плавившийся на жарком солнце. При виде собаки, яростно выкусывавшей блох на сточной решетке, радость от встречи с Сабой растаяла, и Дом почувствовал свою уязвимость – это была ее территория, и он был на ней чужой. Он стоял на палящем солнце, в нем нарастало раздражение. Хватит стоять тут за мешками с песком, словно какой-нибудь захудалый шпион. Возвращайся на Рю Лепсиус и жди ее там. У нее будет больше времени на сборы.

Он зашагал назад; дома расплывались и кривились в его боковом зрении; по спине текли струйки пота. Отныне, предупредил он себя, нужно держать под замком свои эмоции. Он знает почти наверняка, что после возвращения в эскадрилью его повысят в звании до командира эскадрильи. Об этом ему сообщил измотанный Пол Риверс, мечтающий вернуться домой. Теперь от него будут зависеть жизни многих ребят, и он не должен вести себя как истеричная девица.

К тому же Александрия, по официальным оценкам, была сейчас самым опасным городом Египта. Это было заметно – испуганные люди, сожженные дома, одичавшие собаки и кошки на улицах. Правда, некоторые чудаки отказывались уезжать и по-прежнему купались в море возле пляжа Клеопатра-Бич и пили «Сингапур-Слингс» в опустевших отелях, однако в скором времени возле посольств и банков выстроятся очереди охваченных паникой людей. Безумием было встречаться с Сабой здесь, когда Роммель планировал со дня на день захватить город. Дом должен настаивать, чтобы она уехала.

К нему бросилась стайка уличных мальчишек. С преувеличенным американским акцентом они клянчили жвачку, сигареты и «первосортный уиски».

– Мистер, хотите мою сестру? – спросил один из них с противной ухмылкой. У него только начал пробиваться пушок на верхней губе.

На другом углу мимо него прошествовал крестьянин с ослом, нагруженным связками сахарного тростника.

В их комнате на Рю Лепсиус он сначала сидел и курил, ожидая, что на лестнице вот-вот послышатся ее легкие шаги или ее песня. Но он слышал лишь чужие голоса, доносившиеся с улицы. Так прошел первый час ожидания.

Потом он начал собирать свои вещи: ботинки, пистолет, рубашки; снял свои носки с плечиков, куда она их повесила. Выкурил еще одну сигарету, а когда почувствовал голод, оставил ей записку, сбегал на улицу и купил у уличного торговца невкусный фалафель. И уже тогда, при виде оранжевого солнца, клонившегося к горизонту, его охватила паника. Вдруг она не добралась до студии звукозаписи? Или задержалась там и не может с ним связаться? Вдруг возле нее разорвалась случайная граната и Саба лежит, истекая кровью, на какой-нибудь пыльной улице? Или, может, их глупая ссора расстроила ее сильнее, чем она показала, и теперь она наказывает его, заставляя ждать?

Он искал ее несколько часов. Сначала возле конторы ЭНСА, где записка на запертой на замок двери сообщала, что все переехали в Каир. Потом в кафе «Дилавар», совершенно пустом, не считая трех стариков, регулярных посетителей.

Он бродил по узким улочкам, засыпанным щебнем; с кованых фонарных столбов жутковато светили голубые тени. Бродил и думал, не свихнулся ли он от ревности. (А ведь он точно испытывал ревность почти что с первой минуты их встречи, хотя не очень понимал ее причину.) Еще он думал о миражах. Во время учебных полетов им рассказывали, как мираж способен создавать на горизонте оазисы и реки, даже горы, хотя на самом деле там только бесплодные пески. Искажение перспективы, стремление к чему-то, чего нет. Он видел, что пение Сабы оказывало такое же магическое действие на мужчин, для которых она пела, – на их усталых лицах загорались надежда и счастье; ее песни служили зеркалом, в котором отражалась их жизнь. Да поможет ему бог, если он ошибочно принял четыре дня физического удовольствия за нечто прочное и реальное.

Теперь он был уверен, что она ушла. В шесть часов он снова помчался к клубу. Ведь кто-то там должен был знать, где она.

День заканчивался, над гаванью расплавленной магмой разлился закат, окрасив облака в багряные и лиловые цвета. Кричали чайки и, казалось, смеялись над ним. Глупец, идиот, ты думал, что можешь удержать ее! Подбежав к клубу, он остановился, жадно глотая воздух. Минут пять барабанил в запертую дверь, потом пнул ее ногой. Наверху открылось окно, выглянула немолодая женщина, которую он уже где-то видел; сквозь ее мокрые волосы просвечивала розовая кожа головы.

– Где она? – крикнул он. – Где Саба?

Она велела ему подождать, сбежала вниз и после бесконечного скрежета замков открыла дверь. Теперь он узнал ее – это была Фаиза Мушавар минус ее макияж. В сумерках ее кожа казалась желтой, как пергамент. Брови неровно подведены коричневым карандашом.

– В чем дело? – сердито спросила она. – Кто вы?

– Доминик Бенсон, – ответил он. – Помните, я был здесь с Сабой? Мы встретились с ней в вашей комнате.

Она пристально посмотрела на него своими выпуклыми глазами.

– Нет, не помню. – Зеленоглазый кот пытался пролезть мимо ее ног в дверь. Она преградила ему дорогу. – Сюда приходит много мужчин.

– Пожалуйста, – взмолился он. – Где Саба?

Он сообщил ей, что утром уезжает, возвращается в пустыню, что они с Сабой условились встретиться во время ланча, что он прождал ее весь день. Пока он говорил, Фаиза качала головой.

– Я не знаю, куда она уехала. – Фаиза глядела куда-то мимо него. – Другой город, другой концерт. Артисты долго не задерживаются на одном месте. – И она пожала плечами, как бы говоря: «А чего ты ждал? Она певица, сейчас война. Может случиться что угодно».

– Вы хоть знаете, когда она вернется? – спросил он как можно спокойнее.

Она опять пожала плечами.

– Она работает, поэтому никогда не знаешь… – Ему показалось, что ее акцент усиливался с каждой фразой. – Спрашивай у англичан, а я не знаю. – Ему показалось, что скоро она вообще заявит, будто не знакома с Сабой.

– Вы можете мне сказать, у кого она остановилась в Алексе?

Он весь день ломал голову, злясь на себя. Петерсон? Пальмерстон? Матиссон? В своей эйфории от встречи с Сабой он не обратил на это внимания.