Хозяин лавки, волоокий и экспансивный толстяк, притащил стул, похлопал Дома по коленке и настаивал, чтобы они выпили по чашке мятного чая или, может, по кружке пива «Стелла». Браслет он выложил на бархатную подушечку и стал объяснять значение каждого символа с азартом человека, знакомящего своего нового друга со старыми и очень любимыми друзьями. Вот это Гор – он ткнул пальцем в фигуру с головой сокола – бог неба и царственности. Это Осирис, бог плодородия и возрождения. Вот Изида с ее магическими чарами, и ах, вот она, – толстый палец ласково коснулся стройной талии богини, увенчанной серебряными рогами, – Хатхор, богиня любви, музыки и красоты. А еще она была посланницей мстительного ока бога Ра, богиней пьянства и разрушения. Торговец громко захохотал.

Ох, как обрадовался Дом, что он наконец-то нашел превосходный подарок для любимой – и нашел вовремя! До сих пор он не заходил дальше шоколадок и цветов и теперь был невероятно доволен. Он попросил ювелира выгравировать внутри браслета ее имя, а потом, со вспышкой вдохновения, слово «Озкорини» – «Помни обо мне». После того как подарок был упакован в симпатичную коробочку, Дому захотелось немедленно вручить его Сабе, однако до их встречи оставалось еще время, которое надо было как-то убить. Он решил выпить пива в расположенном неподалеку Офицерском клубе, хотя, странное дело, сейчас ему как-то не хотелось туда идти. Обычно он с радостью присоединялся к своим однополчанам. Но сегодня скоро перейдет в завтра, а завтра вокруг него будут парни и только парни, не считая странноватой девушки из ATS. А еще песок, палатки, вонючие сортиры с роем мух, телефонные звонки, выдергивающие из постели в самое немыслимое время суток, и все такое… усталость до мозга костей, отупение чувств и эмоций. Ужас при мысли о том, что в какой-то из дней его полет внезапно оборвется.

Размышления неизбежно привели его к Джеко. К его кричащему рту на искаженном ужасом лице в фонаре его «Спитфайра» за секунду до того, как его поглотило пламя.

Шагнув из тени на сокрушительную жару, он вспомнил тот ужасный обед с родителями Джеко после похорон – внезапный злобный взгляд его матери, когда она протянула ему соус, мгновенно преобразившийся в любезную улыбку хозяйки дома. Если бы не Дом, Джеко никогда бы не стал летать, и она это знала.

– Простите. – Он наткнулся на пожилую египтянку, шедшую навстречу, и та сердито сверкнула черными глазами.

Будь внимательным. И перестань думать об этом! Идет война. Чего от нее ждать?

– Эй, Дом! Старик! – Когда он вошел в бар, с кожаного табурета поднялась высокая фигура Барни и двинулась к нему. Дом был так рад его видеть, надежного и сильного, что едва не разрыдался. «Люди ведь не рассказывают о том, какой изматывающей бывает новая любовь, – думал Дом, садясь рядом с приятелем. – О том, какую тревогу она несет с собой».

– Где ты пропадал?

– Не могу говорить! – Дом схватил себя за горло и закатил глаза. – Умираю от жажды.

Барни с готовностью отправился за пивом.

«Когда-нибудь, – думал Дом, глядя вслед своему другу, – мы с Сабой будем со смехом вспоминать ночную ссору – ее бурную ярость, мою собственную глупость…»

В тот день в середине ночи, часа в три, он встал попить воды, а когда вернулся в постель, долго лежал, опершись на локоть, и глядел на нее. Пламя свечи мерцало на ее лице, по-детски беззащитном, – и он ругал, корил себя. Он любил ее – он знал это без тени сомнения. Любил ее талант, ее жизнелюбие и темперамент. Он хотел беречь ее, быть ей верным. И он должен сдерживать свой резкий язык, вспыльчивый и нетерпеливый нрав. Чтобы не обижать ее.

– Увы, старик, у них закончилось «Бичерс», только «Гиннес» осталось. – Барни со стуком поставил на стойку бутылки и ухмыльнулся. – Господи, как хорошо, что ты здесь.

Он шумно хлебнул из кружки и, когда в ней осталась только пена, рассказал, что большинство ребят из их эскадрильи решили провести последнюю увольнительную в Каире, там безопаснее. А сам он умирал от скуки и даже играл в бридж с бригадиром и матроной из местного госпиталя.

Он открыл вторую бутылку.

– Ну, привет! – Они чокнулись кружками. – Наслаждайся жизнью, пока можешь, – сказал Барни. – Вчера я наведался в «ЭлДжи39» – узнать, что новенького. Вести менялись, как трусы на шлюхе.

– Сегодня я видел над городом самолеты, – сказал Дом. – Еще подумал, не нам ли их прислали.

– Будем надеяться, – серьезно ответил Барни. – Тут на днях я разговаривал с механиком – несколько наших машин уже все, капут. Песок в фильтрах воздухозаборников.

Во время их разговора в бар вошли четыре «осси», австралийских пилота; на них были новые мундиры, чистые, отглаженные. По контрасту с ними остальные летчики в их пропыленной одежде защитного цвета выглядели неважно. На стойке появились новые бутылки. Парни небрежно расселись на кожаных табуретах. Последовал обмен именами, биографиями, эскадрильями, и все с подчеркнутым равнодушием, которого на деле никто из них не испытывал. Такой была их бессознательная реакция: страх, притворство. По словам одного из австралийцев, в Египет прибывало все больше и больше войск. Они слышали, что большой удар произойдет где-то через неделю. После такого сообщения парень вздохнул, словно говоря, что нет ничего восхитительнее железнодорожного расписания.

Эта новость ударила Дому в голову словно алкоголь и вызвала восторг и смятение. Всего лишь час назад, сидя в ювелирной лавке, с подарком в руке, он чувствовал себя таким кротким и мирным… И тут на него снова нахлынуло стремление летать, драться, и он не мог его контролировать, как не мог держать под контролем и желание любить Сабу, стать ее защитником.

Он съел отвратительный сэндвич с сыром и выпил еще бутылку пива. В каком-то смысле, да, после изнурительных высот последних дней для него стало определенным облегчением вернуться, так сказать, в базовый лагерь и в мужскую компанию. Теперь он снова мог посмеяться, например, над «ювелирно точной» посадкой Бастера Картрайта – так близко от ангара, что он сбросил тюрбан с головы стоявшего там механика-индуса. Или даже послушать пространный рассказ одного из «осси»: высокого, рыжего парня с белесыми ресницами, который всегда прикреплял зеркало от своего авто на самолет, – это обеспечивало его лишней парой глаз.

Но на середине второй бутылки Дом с нежностью подумал о Сабе: как она сидит в ванне, как отливает медью ее тело, как извиваются в воде ее темные волосы. Сейчас она поет, счастливая и сосредоточенная. Несмотря на ее ночные слезы, у нее крепкая сердцевина. Вот и хорошо. Ей это пригодится.

Еще после пары бутылок он положил коробочку с браслетом в нагрудный карман и решил пойти прямо к «Золотой Лошади», чтобы сделать Сабе сюрприз после репетиции. Когда три дня назад Саба предупредила его с неожиданной решительностью, чтобы он не приходил туда без ее разрешения, он был удивлен и обижен. Он не привык к тому, чтобы им командовали женщины. Но сегодня, в их последний день перед разлукой, все наверняка будет иначе. Самое главное, рассуждал он, шагая по приморскому проспекту Корниш, – не испортить их прощальные часы слишком грустным или мрачным видом, ведь и он сам, когда она рыдала минувшей ночью, чуточку прослезился, а это не дело для боевого летчика.