Кай смотрит на домоправительницу.

– А вы, миссис Джонс? Вы тоже в это верите?

Миссис Джонс расправляет фартук и снова качает головой:

– Конечно, нет! Это несправедливые обвинения, дружок. Твоя жена куда более благочестива, чем половина из тех, кто ходит на проповеди в часовню. Но Эдвин Нэйлз уже успел отравить паству. И это существо, Изольда Боуэн…

– Изольда? А она-то тут причем?

– По-моему, если местные жители хотят очистить свой город от зла, им следовало бы в первую очередь убрать оттуда Изольду.

Кай проводит рукой по волосам. Он совсем запутался.

– У миссис Боуэн хорошая репутация. Ее тут уважают. О ней заботятся.

– Но известно ли местным хоть что-то о ней? Что вы действительно знаете о ней, мистер Дженкинс? Вы видите в ней лишь вдову богатого человека, опрятную и верующую. Но знал ли кто-нибудь когда-нибудь ее мужа? И не придумала ли она его? Как она нажила свое состояние? Почему у нее нет семьи – ведь она никогда ее не упоминала, и к ней никогда никто не приходит? – спрашивает миссис Джонс.

– Но за что она так ненавидит Моргану? Какая ей выгода от того, что все ополчатся против моей жены?

– Моргана знает, кто эта женщина на самом деле.

– Да, они не любят друг друга, я заметил.

Кай делает паузу, а потом продолжает:

– Женщины часто соперничают. Мы с Изольдой… дружили.

– О да, у Морганы есть что-то, чего Изольда хочет. Но это не ты, дорогой мой.

– Что тогда? – Кай вскидывает руки. – Нет. Не говорите мне больше об этом. У меня нет ни времени, ни сил, чтобы разгребать женские дрязги.

– Дрязги! – Миссис Джонс цыкает на него. – Ох, дорогой мой, речь не просто о двух влюбленных дурочках, которые борются за сердце понравившегося им мужчины. Да избавит нас Господь от людской мелочности!

– Я только имел в виду…

– Послушай меня: если что-нибудь и может спасти тебя, так это любовь Морганы.

– Спасти меня?

– Открой глаза, мистер Дженкинс, и взгляни на развратницу, которую ты отчего-то так сильно уважаешь. Изольда не та, кем кажется. Она не то, чем ты и все другие близорукие жители деревни ее считают. Все, кроме твоей жены.

Видя замешательство Кая, миссис Джонс делает паузу.

Мужчина чувствует – есть еще что-то, что она хотела бы сказать, но он слишком устал и выбился из сил, слишком зол, чтобы пытаться понять больше.

– Может быть, я совершенно не знаю эту женщину. Я верю, что вы подозреваете ее не просто так, миссис Джонс, но, честно говоря, мне не хочется думать о ней. Не сейчас. Что действительно беспокоит меня, так это заговоры против Морганы. Кто-то убедил людей в ее причастности к эпидемии и всем этим смертям… немыслимо. Как они могли подумать, что Моргана на такое способна?

Миссис Джонс делает глубокий вдох и спокойно встречает его взгляд.

– Они считают, она ведьма. Думают, будто Моргана наслала на них болезнь. Они даже уверены, что непогоду призвала Моргана.

– Погоду!

– Да, они убедили себя в этом, милый мой. Настолько, что наградили ее звучным прозвищем. Я слышала, как они перешептывались, хотя большинство из них стараются не говорить о ней в моем присутствии.

Она делает паузу, но заставляет себя продолжить:

– Они называют ее Зимней Ведьмой.

Утром меня будят острые лучи солнечного света, проникающие сквозь щели в шторах. И я очень удивлена. Я сползаю с постели, стараясь не мешать Каю. Опий немного помог ему, облегчив боль, и хотя мне потребовалось некоторое время, чтобы убедить его выпить настой, ему, как и всем остальным, хорошо известно: сон обладает целебными свойствами. Сейчас Кай спокоен, черты его лица так безмятежны. В последнее время я очень редко вижу его таким.

Я одеваюсь и быстро спускаюсь на первый этаж, подавляя дрожь – невидимые пальцы, холодные, словно кинжалы изо льда, что свисают с крыши на улице, царапают мне спину.

Миссис Джонс уже встала, и из кухни доносятся успокаивающие запахи выпечки.

– Сегодня ты выглядишь получше, милая, – говорит она, стряхнув с пальцев муку и нахмурившись, глядя на синяк у меня на щеке. – Мистер Дженкинс еще спит?

Я киваю и заглядываю в сковородку. Чарующие ароматы традиционной валлийской выпечки затуманивают разум, и у меня слюнки текут. Миссис Джонс улыбается.

– Еще пара минут, и они будут готовы. Надо их еще посыпать сахарком. Я уже замесила тесто для следующей партии. А в духовке печется пирог. Как все-таки хорошо, что ты достала сухофруктов. Нужно заставить твоего муженька как следует поесть, понимаешь? Когда моему маленькому Молдуину было плохо, я всегда призывала на помощь свою верную помощницу – выпечку. Так вот, доченька. Садись за стол, и я принесу тебе что-нибудь поесть. Не пойдешь же ты кормить овец с урчанием в животе – они испугаются и разбегутся!

Но я качаю головой. Я не видела солнца уже много дней и хотела поскорее взглянуть на него. Желала действовать, а не размышлять, потому что устала волноваться. Я пробегаю мимо миссис Джонс и хватаю обжигающий кусок пирожка, обернув его в рукав, чтобы не обжечь пальцы. Кухарка машет фартуком, но я быстро выхожу из комнаты, схватив шляпу и пальто, а Брэйкен вертится вокруг меня.

Миссис Джонс кричит вслед:

– Ненадолго. Нам еще кое-что нужно сделать.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

Она кивает, зная, что я понимаю ее, и добавляет шепотом:

– Времени мало, Моргана. Мы должны использовать силу Гримуара.

Смесь страха и волнения заставляет кровь в моих жилах течь быстрее.

На улице меня встречает великолепное сельское утро, и выбросить из головы пугающие события прошедшего дня хотя бы на короткое время становится очень просто. Моя щека стала ярко-фиолетовой. Есть ли более подходящий оттенок для ненависти? Я беру горсть снега и прикладываю к коже. В мгновение ока боль исчезает. Лошади слышат скрип моих шагов по снегу, и Ханни начинает биться в стойле, желая поскорее вырваться на свободу и поесть сена. Я так рада быть на солнце, что на какое-то время останавливаюсь, подставив лицо его лучам. Небо совершенно чистое. Я не видела такого яркого небосвода уже много недель. Ландшафт вокруг преобразился – природа больше не выглядит опустошенной, она по-прежнему сияет. Я открываю двери конюшни, чтобы лошади могли размяться во дворе, а затем несу им из сарая сено, разделив его на две кучки. Ханни сразу же начинает есть. Принц с минуту красуется перед кобылами, а потом они все принимаются за еду. Я достаю из дровяного сарая молоток. Источник так сильно забился льдом, что из него вытекает лишь небольшая струйка. Подняв молоток высоко над головой, я обрушиваю его на толстую кромку льда с такой силой, на какую только способна. С шумом, разносящимся эхом по двору, лед трескается, и я вижу черную воду. Я проделываю то же самое с соседним корытом, так что лошадки теперь могут пить. Положив молоток на место, я возвращаюсь к сараю и поднимаю перегородки, отделяющие загоны. Стадо небольшое и спокойно смогло разместиться на половине сарая. В такую погоду бесполезно держать их на выпасе, потому что, в отличие от овец, они не умеют искать себе пищу. Животные, толкаясь, бегут к сену. Солнце светит все ярче, и даже животные в своих толстых зимних шубах, кажется, рады ему. На лугу позади двора пасутся овцы. Я беру вилы, набираю сено, опираю их на плечо и через ворота выношу в поле. У стены есть низкая пристройка, и овцематки толпятся там, когда я забрасываю сено. Я пересчитываю их. Дважды. Не хватает трех овец. Я осматриваю поле, прикрывая глаза от яркого солнца, отражающегося от покрытого кромкой льда снега. Бедных овечек нигде не видно. Надо найти их до того, как погода испортится. Я иду по полю, а Брэйкен мчится передо мной. И вдруг я вижу дыру в изгороди. Все ясно, глупые овцы решили отправиться на поиски лучшей жизни. Чтобы пройти через проделанный ими низкий проход, мне приходится согнуться в три погибели. На холме явно видны следы овечьих лап, и я отправляюсь на поиски.