Розамунда глубоко вздохнула и преувеличенно спокойным голосом проговорила:

— Ты не забыла, сколько мне лет? Мне двадцать три года, Мейбл. Я пережила троих мужей, и у меня подрастают три дочери. На протяжении двадцати лет я честно исполняла все, что требовали интересы Фрайарсгейта и его людей. И впредь не собираюсь отказываться от своих обязанностей. Точно так же, как не собираюсь выслушивать нравоучения и упреки в том, что посмела хотя бы ненадолго испытать настоящее счастье. Я люблю тебя всем сердцем, потому что ты заменила мне мать, ты вырастила меня как родную. Но даже это не дает тебе права помыкать мною. Никто не способен любить моих дочерей так, как люблю их я. Ни Патрику, ни мне и в голову не пришло бы демонстрировать перед ними то, что тебе угодно было назвать «распутством». Да, мы любовники, и стали ими в первый же вечер, когда увидели друг друга в тронном зале замка Стерлинг. Этого я не могу объяснить, точно так же как и он. Просто это случилось — и все. Чтобы немного утешить тебя, скажу, что он давно бы женился на мне, если бы только я этого захотела. Но он знает, что я предпочитаю свободу, и, уважая мой выбор, не настаивает на свадьбе. Наша близость не грозит нежелательной беременностью, потому что его семя давно утратило свою силу после тяжелой болезни. А теперь, когда я по мере сил удовлетворила твое любопытство, больше не смей снова обсуждать со мной этот вопрос.

— Но почему ты за него не выходишь замуж? — не унималась Мейбл. Она была довольна полученными разъяснениями, но не желала сдаваться так просто.

— Потому что я не оставлю Фрайарсгейт, а Патрик не оставит свой Гленкирк, — пояснила Розамунда. — К осени он снова вернется в Шотландию. Может, он еще приедет во Фрайарсгейт, а может, я больше вообще никогда его не увижу. Никто из нас не знает, что с нами будет, но обоим ясно одно: нам не суждено быть вместе. А теперь, Мейбл, давай прекратим этот разговор. Я больше не желаю оправдываться, а ты постарайся быть с Патриком достаточно учтивой.

— Чтобы женщина не хотела выйти замуж… — не унималась Мейбл. — Да где же это видано?

Розамунда грустно рассмеялась:

— Знаю, это навсегда останется для тебя загадкой, дорогая Мейбл! И я прошу простить меня за то, что оскорбляю тебя в самых лучших чувствах.

Мейбл поднялась с кровати, на которой до этого сидела:

— Ну, по крайней мере теперь мне все ясно, дитя. А вообще-то твой граф неплохой парень. И я вижу, что ты любишь его так, как никогда еще никого не любила. Спущусь-ка я в зал да присмотрю за ужином. И куда запропастилась эта лентяйка Энни?

— Я сама отвела им с мужем небольшую комнату. Пусть передохнет несколько дней. От Сан-Лоренцо путь неблизкий и нелегкий, особенно если учесть, что Энни беременна.

— Избалуешь ты эту негодницу вконец! — с досадой проворчала Мейбл. — После обеда я сама прослежу, чтобы тебе приготовили ванну. Хоть вымоешься как следует. — На этом нянька покинула спальню Розамунды, с шумом захлопнув за собой дверь.

— Она слишком тебя любит, — заметил Патрик, входя через дверь, соединявшую их комнаты.

— Ты все слышал? — Розамунда протянула навстречу ему руки и ласково погладила по лицу.

— Я как раз собирался войти к тебе, когда ворвалась эта фурия. И знаешь, она права. Нам не следует подавать дурной пример твоим дочкам. Кстати, они очаровательны. И больше всего мне понравилась самая младшая.

— Надо помнить о том, чтобы запирать обе двери в коридор, когда мы будем у себя в комнатах, — сказала Розамунда. — Больше нам никто не помешает, милорд. И сегодня ты будешь спать со мной. У меня есть замечательная ванна. Она достаточно большая для двоих. Оуэну нравилось мыться вдвоем, — добавила она, игриво улыбнувшись.

— У этого человека явно был вкус к жизни, — заметил граф.

— Иди, приляг со мной! — тихо произнесла Розамунда и потянула Патрика к постели.

— Нас вот-вот позовут ужинать, и будет неловко, если мы не спустимся или, еще хуже, спустимся красные и взъерошенные, — рассудительно заметил он.

— Но мы просто полежим и поболтаем, — прошептала Розамунда, освобождая место на кровати рядом с собой.

— Мне понравилась твоя земля, — сказал Патрик, лежа в объятиях Розамунды, — хотя она совсем не похожа на мою. Гленкирк со всех сторон стиснут горами, хотя и у меня есть озеро. А полей совсем мало, и урожая с них хватает только на то, чтобы прокормиться самим. Зато у тебя здесь вдоволь лугов и пастбищ. Хватает не только людям, но и скотине. Давай завтра проедемся верхом, и ты мне все покажешь?

— Нам действительно повезло с землей, — согласилась Розамунда. — Почему тебе непременно нужно покинуть меня, Патрик? Разве твой сын не способен управлять хозяйством? Неужели без тебя в Гленкирке не обойдутся?

— До тех пор пока король Яков не наградил меня титулом графа, я был простым помещиком. И я все еще им остался. Простые люди Гленкирка видят во мне хозяина, пекущегося об их благополучии. И пока я жив, этого не изменишь, — задумчиво рассуждал Патрик. — Они попросту не примут Адама до тех пор, пока меня не станет. В мое отсутствие они готовы уважать его, помня о моем авторитете, но все равно не захотят считать его полноправным хозяином, Розамунда. И я понимаю, почему ты не можешь оставить Фрайарсгейт. По той же самой причине. Да вдобавок твои девочки слишком малы, чтобы управляться без тебя.

— Я же управлялась в их годы, хотя это было не так-то легко и ужасно возмущало дядю Генри, который только и мечтал, как бы прибрать Фрайарсгейт к рукам. Нет, я не хочу, чтобы дочери повторили мою судьбу. Мейбл, Эдмунд и мой дядя Ричард, аббат в монастыре Святого Катберта, не давали меня в обиду, но им это трудно давалось, еще когда они были молоды, а сейчас они совсем старики.

— Итак, мы кончили тем, с чего начинали, — пробормотал Патрик.

— Это так, — с горечью признала Розамунда, не в силах сдержать слезы отчаяния, — и от этого мне еще хуже!

— Мы должны быть благодарны судьбе за то, что имеем, — утешал ее Патрик, осушая соленые капли нежными поцелуями.

Розамунда согласно кивнула, но про себя подумала, что не желает смиренно покоряться судьбе. Она любит этого мужчину и всегда будет его любить. Она не желала разлучаться с ним. Никогда.

За ужином графа Гленкирка усадили по правую руку от леди Фрайарсгейт. А по правую руку от него сидела Филиппа Мередит, наследница Фрайарсгейта. Бэнон и Бесси уже накормили и уложили спать. Но Филиппе исполнилось восемь лет, и ей позволили ужинать со взрослыми.

— А вы очень красивый для старика, — не по-детски серьезным тоном заявила девчушка.

— А ты, насколько я могу судить, будешь копией своей матери, — учтиво заметил граф. Ему стоило большого труда не расхохотаться.

— Мейбл тоже твердит, что я похожа на маму, — продолжала Филиппа. — Вы теперь всегда будете жить у нас, милорд?

— Нет, — ответил Патрик. — Я приехал сюда в гости, потому что мы с твоей мамой стали друзьями, встретившись при дворе короля Якова. А осенью я вернусь в Гленкирк.