Маргрет отрицательно помотала головой, а Фрейя, сделав глоток, продолжила:

– Ну что ж, тогда нам осталось поговорить только о двух вещах, хотя и не очень приятных. Давай поскорее закончим с ними, а потом можем пойти погулять с Молли и, может, съедим по мороженому. Или лучше выпить какао? Для мороженого, наверное, слишком холодно?

– Для мороженого никогда не бывает холодно.

– Это точно. – Фрейя поставила стакан на столик и откинулась на спинку диванчика. – Ну что, начнем?

– А можно я выберу, о чем мы будем говорить сначала?

– Можно. – Фрейя помолчала, видимо, подбирая правильные слова. – О чем бы ты хотела поговорить сначала: о той ночи, когда этот человек сделал твоей маме больно, или о твоем папе?

Маргрет снова беспокойно задвигалась на диване; выбор, по всей видимости, давался ей нелегко. Это было понятно.

– Я хочу сначала поговорить о ночи. – Она бросила взгляд на Фрейю. – Но ты можешь спросить только что-то одно! Запрещено задавать два вопроса. Только один про ночь и один про папу. И после я хочу уйти отсюда.

– Хорошо, договорились, один вопрос про ночь и один про папу. – Фрейя снова отпила глоток воды. – Тогда я начинаю. Откуда ты знаешь, что мужчина хотел сделать больно другой женщине? Он это сказал?

– Да.

– Ну, нет, Маргрет, так нечестно, это не ответ.

– Честно! Это ответ!

– Это как если б я привела тебя в кафе-мороженое и позволила выбрать только стаканчик для мороженого. Ты должна сказать мне, что он сказал.

– Но ты обещаешь тогда больше не спрашивать об этом?

Только после того, как Фрейя дала обещание, Маргрет, набрав в грудь побольше воздуха, будто готовясь, продолжила:

– Он сказал, что есть женщина, которой он хочет отомстить, потому что она неправильно считала.

Замолчав, Маргрет подсунула ладошки под бедра; с ее груди таращилась панда, выглядевшая в этой ситуации нелепо.

Хюльдар быстро наклонился к микрофону:

– Ты должна расспросить ее об этом подробнее! В доме второй жертвы был найден листок с расчетами. Это очень важно!

Фрейя перевела взгляд с Маргрет на стекло и нахмурилась:

– Она не может этого сделать, поскольку обещала больше не спрашивать. Вы должны либо принять это, либо отказаться от вопроса об отце.

Услышав в наушнике слова Сильи, Фрейя легонько кивнула в знак согласия.

– Нет-нет, спроси ее об отце.

Хюльдар попытался скрыть разочарование. Удалось ему это плохо, но никому, казалось, не было дела до его разочарований. Нужно было отдать Фрейе должное – она пыталась сделать все, что было в ее силах, чтобы помочь ему. Конечно, вряд ли он был у нее на уме – она делала это в интересах расследования. Хюльдар понимал, что ее желание сотрудничать не было связано с ним лично. К сожалению… А вот он был готов на многое именно ради нее.

– Маргрет, а можно я задам тебе еще один вопрос об этой женщине и ее подсчетах?

Девочка решительно замотала головой.

– Ну, хорошо. Тогда я перейду к вопросу по другому делу. Он на самом деле труднее, потому что касается твоего папы. Но ты такая молодец, что наверняка сможешь ответить, а потом останется только идти гулять и выбирать, какое мороженое тебе хочется: ванильное или клубничное.

– Шоколадное! Я хочу шоколадное!

– Ну, значит, шоколадное. Давай закончим это, а потом у нас будет и мороженое, и прогулка с Молли.

Лежавшая у ног Маргрет собака, подняв голову в пластиковом рупоре, внимательно посмотрела на Фрейю, на Маргрет и снова опустила голову на лапы.

– Почему ты думаешь, что твой папа как-то связан со всем этим? Этот человек сказал что-то, что заставило тебя в это поверить? Запрещено отвечать только «да» или «нет».

Маргрет снова сделала глубокий вздох. Она сидела, опустив взгляд на свои коленки, и, казалось, хотела исчезнуть в себе самой или в диванчике. Когда же наконец заговорила, ее тихо звучащий голос был полон недетской тоски и отчаяния. В комнате для прослушивания все как один наклонились к стоявшему в середине стола динамику.

– Я не хотела слушать его историю. – У Маргрет прервалось дыхание, и она на минуту замолчала. Затем продолжила: – Но я все равно слышала немного. Я слышала, когда он сказал о моем папе. Он сказал маме, что это все папина вина. Что мама должна умереть, чтобы наказать папу. Что это папа – убийца, а не он. Но все равно убил мою маму. – Маргрет подняла мокрое от слез лицо, ее маленькое тельце дрожало. – Это папа во всем виноват.

Интервью закончилось. Учитывая состояние Маргрет, показывать ей послание убийцы было неразумно. Фрейя потянулась к маленькому передатчику и выключила трансляцию. Какое-то время в комнате для прослушиваний стояла тишина – все переваривали последние слова девочки. Согласно им, расследование смерти Элизы можно было отложить и взяться за Сигвалди. Хюльдар сомневался, что тот мог совершить убийство, хотя и это, конечно, не исключалось. Скорее всего, он просто умалчивал о чем-то касательно своей работы. Наверняка на каком-то этапе врачебной карьеры Сигвалди по его вине умер ребенок, или женщина, или какой-то другой пациент. По крайней мере, видимо, так считал убийца Элизы.

Хюльдар встал.

– Я хотел бы взять запись с собой.

Ему нужно прослушать все это снова и снова. В голове кучей громоздилось все только что услышанное.

И вдруг его как молнией осенило: большая блестящая черная голова! И без ушей! Убийца был в шлеме. Мотоциклетном шлеме!

В аудитории воняло мокрыми куртками, свисавшими со спинок стульев. Расстаявший снег стекал с них в поблескивавшие под сиденьями лужицы. Когда преподаватель замолкал, можно было изредка уловить звук падающих на пол капель. Карлу никак не удавалось сосредоточиться. Сколько он ни старался вчитаться в очередной слайд на экране, все время ловил себя на том, что сидел с навостренными ушами в ожидании едва уловимого деликатного звука. Капли завораживали его куда больше, чем лекция. Чем упорнее он пытался понять, о чем бубнил препод, тем больше запутывался.

Как и во все годы учебы, сколько Карл себя помнил, это была гонка за чем-то, что он никогда не мог догнать. Когда наконец до него доходило что-то одно, тут же выплывало другое. Это было как бегать по кругу за собственным хвостом. Не говоря уже о таких моментах, как сейчас, когда не было сил сконцентрироваться.

А лекция была исключительно важной – по крайней мере, препод в самом начале объявил, что на ней будет основан весь дальнейший материал курса. И гореть ему в аду, если он в нее не врубится.

На экране ноутбука было так же пусто, как и в голове: Карл до сих пор не законспектировал ни слова. А в том, что у сидевших перед ним согруппников дела обстояли не лучше, утешения было немного. Даже наоборот – это означало, что после лекции не у кого будет разжиться конспектом. И придется ему в одиночку долбиться со слайдами препода, которые вряд ли станут понятнее дома за столом.