открыв люк. Последний стал быстро и – удивительно! – без скрипа закрываться, едва его отпустили. Когда щель между ним и металлическим косяком сузилась до половины ширины талии крюггинса, он всё-таки скрипнул и остановился.

«Двух с половиной метровый мухомор-гуманоид, источающий неприятный запах» - этого бы вполне хватило для описания выскочившего чуда-юда. Но я потрачу немного больше слов и знаков препинаний, дабы вы представили его точнее, получили более приближённую к тому, что увидел Габриэль, картину и имели лучшее представление о том, что он испытал, почему сделал два шага в сторону, взял в кулак нос и вытянул трубочкой губы.

Итак, пойдём сверху вниз и начнём с самой яркой и бросающейся в глаза части этого удивительного создания – его шляпки. Диаметр сего натурального, неотъемлемого украшения, которому позавидовали бы Шляпник из «Алисы в стране чудес» и покойная королева Великобритании Елизавета Вторая, составлял три метра. Снизу оно было молочного цвета и ребристое, как гармошка, сверху – красное, с бежевыми вкраплениями неправильных форм, размером от пяти до десяти сантиметров, по всей площади.

Головной убор, который определённо мог защитить своего обладателя и тех, кто стоял с ним рядом, от падающих сверху солнечных лучей, градин, стрел, камней и взглядов, волнообразно шевелился, приподнимал и опускал свои края и, вообще, выглядел вполне себе живым и независимым от воли того, кто находился ниже.

Шляпка была единственной красивой частью гуманоидного гриба. Всё остальное резко контрастировало с ней, сохраняло баланс между прекрасным и ужасным и - при ближайшем рассмотрении, - даже нарушало его в обратную от той, в которую тянул необыкновенный чарующий купол, сторону.

Большие мутно-зелёные глаза, длинные мохнатые уши, нос картошкой, отсутствие губ и светло-жёлтые пластины вместо зубов определённо делали существо жутким и нежелательным для встреч в тёмных одиноких местах.

Худощавое сложение и под стать им конечности, заканчивающиеся четырьмя неодинаково длинными, но одинаково скрюченными пальцами на руках и неодинаково короткими, но одинаково смешными пальцами на ногах, вызвали у вампира две ассоциации: аскет и старый.

Обрезанные до колен штаны, тёмно-коричневый жилет, застёгнутый только на две нижние пуговицы и отсутствие обуви позволяли обозревать добрую половину тела «мухомора». Оно было того же цвета, что и низ шляпки. Редкий светлый пушок покрывал все видимые места, обходя стороной крупные шишковатые пульсирующие наросты светло-коричневого цвета, неравномерно распределённые по корпусу и конечностям. Последние источали жуткий запах протухшей кислятины при каждой пульсации и были единственной причиной того, что Габриэль сжимал в кулаке свой нос, делая вид, что просто разминает его. На «два шага в сторону» и «губы трубочкой» запах повлиял в тесном сотрудничестве с видом.

- Вивер! Дружище! – воскликнул гриб-переросток, опутав моркута своими верхними конечностями. Их длины хватило на то, чтобы немного опутать и его самого. – Сколько лет прошло? Пять? Семь?

Землянин внимательно разглядывал смешно шевелящее безгубым ртом чудо-юдо и улыбался его ребяческому, коверкающему слова голосу. Необычный колоритный персонаж и то, что он увидел в камере, из которой тот выскочил, подули на него тёплым сказочным бризом и начали погружать в атмосферу волшебства.

- Семь, - улыбнулся Вивер, осторожно обнимая существо и стараясь не задевать лишний раз его наросты. – Ты, смотрю, укрепляешься, - отстранился он от него, подошёл к люку и постучал по пластинам, приделанным к нему. – Ниирские.

- Да, один ниир свой должок отработал.

- Аа. Хорошо приделал, - поковырял стык одной пластины моркут, резко бросил это дело и показал на Габриэля: - Это Габриэль, мой хороший друг. Знакомьтесь, - он перевёл руку на Лингу и обратился к своему хорошему другу: – Это Линга – лучший алхимик и травник Западного Аилиона.

- Всего Аилиона, - важно поправил его мухомор. – В Восточном мои зелья тоже вне конкуренции. Очень приятно, - пошёл он в сторону вампира с протянутой рукой. – Друзья Вивера – мои друзья.

- И мне приятно, - улыбнулся Габриэль, убрав кулак с носа и пожал его руку. – Я тоже придерживаюсь этого правила.

- Извини за бандитскую морду. Охотников много до моего добра. Каждую декаду бандитов выпроваживаю.

- Ничего страшного. А как ты их выпроваживаешь? В эту трубу что, обратно залететь можно? – показал вампир на потолок, вид которого и не намекал на то, что он скрывает трубу или отверстие.

- Нет, - помотал головой Линга. – Этот туннель только для входа. Внутри другой есть. Усыплять приходится голубчиков. Заходите, - указал он ночным визитёрам на вход и потянул протяжно заскрипевшую тяжёлую дверь на себя.

Вивер с Габриэлем помогли ему распахнуть и закрыть «ругающийся» и «проклинающий» их отборным скрипом люк. В этот раз тот занимался «злоскрипием», даже когда закрывался. Видимо его раздражало именно то, что его бесцеремонно лапают и пихают посреди ночи, не спросив ни имени, ни того, чем он увлекается на досуге.

- Чтоб тебя! – пнул его мухомор, задвинув последний, пятый засов. – Расшумелся! Чем я его только не смазывал, - повернулся он к гостям. - Ничего не помогает. Скрипит, когда вздумается.

- К магам не обращался? – спросил моркут. – Может заколдованный?

- Проверяли маги. Ничего не обнаружили. Надо кого-нибудь посильнее привести. Кулис где? Как он?

После не подробного и не во всём правдивого рассказа о местонахождении, самочувствии и текущих делах Кулиса, Вивер извинился за поздний визит, сказав, что «так уж получилось» и протянул Линге список с нужными ему зельями, мазями и порошками.

Вампир не прислушивался к их разговору. Он жадно разглядывал просторную, уютную камеру пещеры прямоугольной формы, каждая вещь в которой усиливала тёплый сказочный бриз, обдувающий его уже несколько минут, вызывала волшебные ассоциации и истории в его сознании и, - скомпоновавшись со своими «сокамерниками», - окончательно засасывала его в атмосферу чудес и магии.

Стена слева была увешана сухими травами и цветами, сачками, капканами и различными орудиями труда – некоторые из них – например острый массивный топор с длинным топорищем, - вполне могли служить и орудиями убийств. Две скамейки, сделанные на славу, надолго и явно не для услады глаз, стояли под всей этой - много говорящей о роде занятий, телосложении и насыщенной жизни своего хозяина, - красотой.

Стену справа почти полностью скрывали деревянные полки и длинный узкий стол, уставленные банками с высохшими или замоченными в светло-жёлтом растворе насекомыми, зверьками и частями животных побольше и бутылочками разных размеров и форм с жидкостями почти неповторяющихся цветов. Всё это было перемешано с бумагами, книгами, канцелярскими принадлежностями