Всего этого было вполне достаточно, чтобы поразбивать к демонам все отражающие поверхности, какие попались бы под руку. Но все-таки Брайс не смог удержаться. Надо же знать, в конце концов, станут ли теперь шарахаться от него ребятишки на улице или все не так страшно.

Королевские лекари из Высшего Круга магов свое дело знали: практически все повреждения, полученные королем и его братом, лечебные заклинания сумели залатать. При этом никто не посмел задавать никаких вопросов – все же удобно быть членом королевской фамилии, Тьма задери. С Яннемом все обошлось: у него всего лишь лопнула пара сосудов, и он уже через пару дней стал как новенький. С Брайсом дела обстояли хуже. Рваные раны покрывали все его тело, в особенности те части, которые не были прикрыты одеждой, то есть лицо и руки. Большинство ран вовремя затянули лечебными заклинаниями, но два шрама на лице у него останутся, похоже, навсегда: оба на правой щеке, пересеченные крест-накрест, словно рабское клеймо. Хотя шрамы не так волновали Брайса, как повреждения на руках. Когда он дотронулся до Тьмы, она расплавила его пальцы – не обожгла, не пронзила, а расплавила, как огонь плавит воск. Указательный и средний пальцы на правой руке лишились ногтей и укоротились на половину фаланги, с остальных облезла кожа, и хотя подвижность в них сохранилась, однако, похоже, навсегда пропала чувствительность. Брайс не знал, когда сможет уверенно держать меч в правой руке, и не был уверен, сумеет ли еще проделать этой рукой изящные и затейливые магические пассы, прежде дававшиеся с небрежной легкостью, которой он совсем не ценил. И уж точно никогда эти пальцы не смогут с прежней вдумчивой нежностью пробежаться по телу прекрасной женщины, посылая сотни сверкающих лучиков по ее изогнувшейся от наслаждения спине. Брайс мог сжимать пальцы в кулак, мог держать ими ложку и кое-как узду коня, с трудом мог накорябать свое имя на листе пергамента, неловко зажав перо. И на этом – все.

Лекари уверяли, что со временем станет лучше. Но ни один из них не рискнул обещать, что когда-нибудь все станет по-прежнему. Брайс был рад, что ему не лгали. Так проще смириться с уплаченной им ценой.

Но чтобы смириться с ней окончательно, он должен был увидеть Сабрину.

Ему было почти смешно. До ареста и побега из Митрила Брайс нечасто вспоминал эту женщину и был совершенно уверен, что любви к ней не испытывает. Вожделение, да. Восхищение, интерес, но не больше того. Однако стоило ему оказаться в изгнании, в Эл-Северине, и он стал думать о Сабрине постоянно. Особенно после того, как Карлит подложил ему в постель ту эльфийскую блондинку с хитрой улыбкой и острыми коготками, которыми она сладостно раздирала Брайсу спину, заставляя его чувствовать себя жалким ничтожеством, предавшим свой дом. Может быть, именно поэтому Брайс думал о Сабрине в те мгновения. Она была частью дома – частью Митрила и той жизни, которую Брайс тогда, как ему казалось, отринул безвозвратно. Потому он вспоминал о Сабрине, когда ему было хорошо и особенно часто – когда ему было плохо. А теперь, искалеченный, отдавший все свои долги, он чувствовал неодолимое желание увидеть ее и обнять. И если бы она не отшатнулась от него в ужасе, если бы взяла в ладони его изуродованное лицо и поцеловала его шрамы, он бы окончательно уверился, что все было не зря.

Брайс понятия не имел, где она живет, и ушло некоторое время, прежде чем он сумел это выяснить через королевских шпионов. Новый Лорд-дознаватель оказался человеком умным и сговорчивым. Как и большая часть двора, он быстро понял, как сильно переменился ветер в отношениях между королем и его братом, который после опалы вернулся как ни в чем не бывало и теперь пользовался полным доверием Яннема. Поэтому приказ Брайса фактически равнялся приказу короля. Стоит ему захотеть, и любая его прихоть будет исполнена.

Но Сабрина больше не была для Брайса просто прихотью. И это его немного пугало.

Ее дом находился в купеческом квартале и оказался небольшим и опрятным, с увитой плющом изгородью и ажурной решеткой на воротах. Брайс довольно долго стоял у ограды, не решаясь войти. Пару раз мимо пробегали уличные мальчишки, кое-кто косился на его свежие шрамы, но особого ужаса на обращенных к нему лицах Брайс не замечал: мало ли воинов отмечены подобным образом, особенно сейчас, после недавних битв. Это слегка его успокоило. Но все равно он не решился войти шумно и нагло, как сделал бы полгода назад. Вместо этого, набравшись духу, тихо пересек двор и без стука отворил дверь.

Брайс ожидал увидеть прислугу и уже приготовился попросить, чтобы о нем не докладывали госпоже. Но в прихожей никого не оказалось. Однако дом не был пуст: из гостиной доносились голоса. Один из них был низким и хрипловатым, со старческим дребезжанием; другой, звучавший на повышенных тонах, принадлежал, без сомнения, Сабрине.

Брайс вовсе не собирался подслушивать, но они успели сказать слишком много за те несколько секунд, что он шел от входа к гостиной.

– Я же велела тебе никогда здесь не появляться! Сто раз говорила: будет нужда, пришли Мару, я сама к тебе приду. Ты погубишь меня, старый дурак, и кому из этого выйдет прок?!

– Но время поджимает, – прошамкал старик. – Срок поджимает, милая. А ты все молчишь. Уж умаялся ждать…

– Я сказала, что дам знать, когда будут новости. Пока новостей нет.

– Квартал на исходе, милая. Налог на нечистую кровь уж пора уплачивать, а у тебя все нет да нет новостей. Этак если дальше пойдет, сама понимаешь, у меня не останется никакого другого выбора, кроме как…

Старик увидел Брайса в дверях и подавился на полуслове. Сабрина, стоящая к двери спиной, обернулась. Она была в простом домашнем платье цвета весенних листьев, с медовыми волосами, собранными в узел на затылке, и ее обнаженные до плеч руки, полностью лишенные украшений, казались странно беззащитными. На миг в ее лице отразилось раздраженное непонимание, словно она недоумевала, как это нерадивая прислуга пропустила в дом незнакомца, еще и без доклада. Но через миг ее глаза распахнулись – и Брайс увидел в них все то, чего так ждал и боялся.

Ужас. Изумление. Жалость.

Жалость была хуже всего.

– О боги, – выдохнула Сабрина. – Брайс?!

Он не мог вынести этого от нее. Только не от нее. Притащился сюда, как дурак, надеясь на утешение – ну вот, получай теперь за свои фантазии. И когда ты уже наконец-то повзрослеешь?

К горлу подкатила злость – на Сабрину, но в большей степени на самого себя. К счастью, прямо здесь и сейчас рядом находился отличный предмет, на котором злость можно было сорвать: старик, который, судя по крупному носу, косматым вихрам и черной приплюснутой шапочке, был идшем. А раз он идш, то существовала лишь одна причина, по которой он мог оказаться в доме богатой женщины. Да и разговор между ними, случайно услышанный Брайсом, не оставлял большого простора для домыслов.

Не глядя на замершую Сабрину, Брайс подошел к старику и сгреб его за грудки. Одной рукой, левой. Не хотел, чтобы Сабрина видела его изувеченные пальцы.

– Сколько она тебе должна? – процедил он, встряхивая старика как тряпичную куклу. – Ну, сколько?