Яннем кивнул. И со всей силы сцепил пальцы вокруг руки брата, сжимающей его ладонь. Он не мог осязать исходящей от Брайса магии, но знал, что сейчас тот подпитывает Яннема собственной силой – пока еще может.

– А ты сам не… чувствуешь? – выдавил Яннем, и Брайс ответил совершенно ровным голосом:

– Чувствую. Но иначе. Тьма меня знает. Мы с ней старые друзья. Она давно ждала, что я приду и выпью из ее источника. И вот наконец я иду. Она не причинит мне зла. Подпустит к себе. Мы оба так долго этого ждали.

Брайс говорил и шел вперед в абсолютном мраке, и голос его делался все деревяннее и холоднее. Снова пытается провернуть то, что уже получилось однажды с императором людей? Убеждает самого себя, будто пришел к источнику Тьмы с дружественными намерениями? Это логично, если вдуматься, если только…

Если только не окажется правдой.

Кровь гулко пульсировала у Яннема в ушах, глазах, в языке, животе и паху. Липкие губы бестелесной твари раздвинулись шире, обнажая столь же бестелесные, но от того не менее смертоносные зубы. Эти зубы не могли разодрать в клочья тело – пока не могли, – но от души с легкостью отхватили бы приличный кусок. И Яннем уже ощущал эти зубы, то, как они скользят по нему, как с беззвучным свистом втягивается его душа в разверстую жадную пасть.

И в этот миг ему наконец стало больно.

– Брайс, – прохрипел Яннем, чувствуя, как у него подкашиваются колени. Он споткнулся и начал падать, но рука Брайса сжимала его все с той же уверенной силой. И не отпустила. Ни на миг не отпустила.

– Ты должен идти, – сказал Брайс, не оборачиваясь, все тем же голосом – слишком ровным, слишком… темным.

«Зачем ты меня туда ведешь? На самом деле – зачем? Что ты там говорил про костер из человеческих костей и о том, что без него источник зачахнет? Я поверил тебе. Так долго не верил, хотел верить и не смел – а потом поддался на уговоры, не смог отвергнуть ту единственную настоящую привязанность, которую когда-либо знал. И теперь ты отдашь меня Тьме на заклание. Как удобно все обернулось. С какого боку ни посмотри».

– Яннем, ты должен идти. Если ты сейчас остановишься, я могу тебя убить.

Снова тот же застывший, мертвенный голос, похожий на лед и стекло. Было совершенно темно – и снаружи, в реальном мире, и у Яннема внутри. Он не видел своего брата, только слышал голос и чувствовал на своем запястье хватку руки, чудовищно сильной и совершенно ледяной, словно рука давно остывшего трупа.

«Я могу убить тебя, если ты остановишься». Так сказал Брайс. И внезапно, прорвавшись сквозь все утолщающуюся пелену ужаса и тоски, Яннема окатило осознание, что это не было угрозой.

Это было мольбой.

Яннем резко выпрямился. Заставил себя встряхнуться – он не рассчитывал, что это поможет, но присосавшаяся к нему темная тварь ослабила хватку, словно не ожидала, что уже почти полностью загипнотизированная жертва неожиданно воспротивится. Яннем судорожно обхватил руку Брайса, сжимающую его запястье словно в тисках, свободной рукой, и с силой встряхнул брата, разворачивая к себе.

– Эй. Смотри на меня, – хрипло выдохнул он, хотя они не могли сейчас друг друга увидеть – во всяком случае, не глазами. – Брайс, это Яннем. Я здесь. Мы пришли сюда вместе и вместе уйдем. Помни, что ты собирался сделать. Для Митрила. Для меня.

– Для тебя? – все тот же стеклянный, неподвижный голос. Слишком низкий, слишком рокочущий. Уже почти нечеловеческий.

Яннем набрал воздуху в грудь. Светлые боги, какой же холодной была ладонь его брата.

– Помнишь солдатика? Деревянного. Жутко уродливого. Ты его вырезал из куска окаменевшего тиса, который нашел в горах. Все говорили, что из окаменевшего дерева простым резцом ничего не высечешь, сталь его не возьмет. А ты сумел. Немного магии добавил и сумел. Хотя вышел уродец. Но ты все равно собой гордился и первому мне принес показать. Ждал, что я тебя похвалю.

– А ты не похвалил, – все тот же мертвенный голос. Все тот же, но…

– Нет. Сказал, что это уродство и чтобы ты его больше никому не показывал, не позорился. И ты расплакался. Ты сделал то, что все считали невозможным, и даже я этого не сумел оценить. Я видел только, что этот чертов солдатик и на человека-то не похож. Но не важно было, похож или нет, Брайс, не важно. Тебе было пять лет, и ты простым резцом взрезал окаменелое дерево. Ты и теперь это сможешь. Ты сможешь все, только захоти.

«Захоти. Пожалуйста. Захоти этого так же сильно, как я».

– Мы пришли, – сказал Брайс.

Яннем взглянул вперед и понял, что снова может видеть глазами.

И ему совершенно не понравилось то, что он увидел.

Источник Тьмы и в самом деле едва теплился, его было почти не видно на выгоревшем, крошечном костерке. Растущее над алтарем дерево скрючилось, стало карликовым, ветви его дрожали, словно конечности дряхлого старика. Лезвие клинка, вонзенного в корни меллирона, потемнело и пошло кроваво-бурыми пятнами, напоминающими ржавчину, хотя Яннем прекрасно знал, что серебро не ржавеет. Но в Серебряном Листе серебра уже давно не осталось, как и в стволе меллирона – живых соков.

– Оно ведь уже издыхает, – вырвалось у Яннема. – Почти подохло! Его теперь надо только добить. Брайс… добей его!

И едва он сказал это, Тьма ударила.

Рука Брайса разжалась, и Яннем упал. Ему выворачивало нутро наизнанку, он согнулся пополам и выблевал все, что съел за последние сутки. Кровь текла у него по подбородку и сочилась из носа. Он был слишком близко к Тьме. Слишком близко. Даже такой крошечный ее росток смертелен для простого человека, не умеющего себя защитить.

«Брайс», – позвал Яннем – только в мыслях, потому что язык его больше не слушался.

Кажется, он все-таки не справился.

Он повалился навзничь, повернул голову набок, пытаясь сплюнуть кровь, которой постоянно наполнялся рот, иначе рисковал захлебнуться ею. И увидел Брайса, стоящего напротив алтаря. Его качало из стороны в сторону, точно пьяного. Казалось, он совершенно позабыл о брате. Весь мир сократился для Брайса до двух пульсирующих точек, одной из которых был он сам, а другой – Тьма, его подруга, его возлюбленная, его погибель. Он протянул руку и нежно погладил бестелесный огонек Тьмы, мерцающий на костяном костре. Кожа на кончиках его пальцев тотчас оплавилась, потекла, словно воск, обнажая красноватую плоть. Тьма пожирала Брайса заживо, а он этого будто не замечал. Он что-то прошептал, едва шевеля губами – что-то ласковое, словно прося прощения, – а потом схватил оплавляющимися пальцами торчащую кость в основании костра и рванул на себя.

Кости посыпались вниз с сухим, оглушительно громким стуком.

Брайс перегнулся через алтарь и выхватил из земли изуродованный скверной Серебряный Лист. Яннем успел заметить, что лезвие не просто запачкано, а искорежено, словно по нему потоптался тролль. Таким клинком ничего нельзя срубить. И все же Брайс именно это и сделал – широко размахнулся и нанес Серебряном Листом первый и последний удар.