Склонившись над столом, забыв про мёд и брагу, про дорогие фряжские[41]и хиосские[42]вина, бояре горячо зашептались.

- Мстислава Немого звать надоть. Как-никак сосед!..

- Не, лучше луцких князей. Одного с Романом корня…

- То-то и оно, что корень один! Ещё припомнят, как братана их сгоняли. Вот Всеволод Мстиславич бельзский - вот это был князь!.. Такого бы нам!

- Жалко, номер…

- А может, Владимиру галицкому поклониться? Дескать, ворочайся на стол дедов и отчий…

- Эва, чего хватил? Не станет он переселяться. Сделает Владимир Галичу пригородом, когда отродясь наоборот было! Да и своих бояр у него немало! Ишшо наши угодья им раздаст! Нет уж, искать, так захудалого иль к Рюрику поближе.

- Тогда ближе сыновцев его, Романовичей, не сыщешь.

- Тьфу ты! Опять «Романово племя»!

- Да что тебе не в радость-то? Не в чести Романовичи у дядьёв своих, сидят по худым городкам…

- То-то им радость на наших харчах пожировать! Аки саранча налетят! Всё выжрут! Да и не в чести они у Рюрика. Каково ещё он на нас поглядит…

- А ежели Мстиславичей? У Мстислава Храброго трое сынов осталось. В воле Рюрика киевского ходят, с руки хлеб едят. Взять хоть Мстислава Мстиславича! И бояр чтит, и витязь отменный.

- Мстиславичи у Рюрика с руки едят, а Рюрик сам Всеволоду в рот смотрит! Нет, бояре, у Всеволода Юрьича надо сына просить на княжение. Четверо у него сынов, пущай одного даёт нам…

- Так ведь малы княжичи-то…

- То-то и оно! Нам такого князя и нать, чтоб в боярские дела не лез и советов слушался.

- Не боярских советов будет слушаться Всеволодов сынок, а отца своего! Нет, не по пути нам со Всеволодом!

Долго судили и рядили бояре, разойдясь, стучали по столу кулаками, хватали друг друга за бороды и плевались. Остамир едва не подрался с Семьюнком, Мончук выплеснул полную братину на боярина Ошаню. Тот не остался в долгу, но, поелику был сильно пьян, вместо Мончука залепил затрещину Микифору. Еле-еле Жирославу удалось усмирить гостей. Бочком протиснулись в дверь холопы, прибрали со стола разбросанные заедки, смахнули осколки братины, накрыли по новой, и беседа возобновилась. И того, и иного князя поминали бояре - все были нехороши. Так ничего и не решив, поздно вечером расползались по домам.

Сухощавый Семьюнок выпил слишком много. Его шатало на гульбище, двое отроков на руках снесли стонущего боярина с крыльца, погрузили в возок.

- Вот ужо, сучьи дети, - ворчал на них боярин, ворочаясь, - попомните у меня! Как изгоним Романа, да как нового князя призовём, стану набольшим боярином в думе - вот тогда вы у меня попляшете!

Остамир сходил сам, пошатываясь и расставив для равновесия руки. Ему подвели коня. Боярин оперся на луку седла, заворчал что-то сквозь зубы. Андрей придерживал узду, ожидая, пока боярин влезет на коня.

- Чо зенки вылупил бесстыжие? - внезапно напустился на него Остамир. - Нагнись.

Андрей послушно наклонился и получил по плечам плетью.

- Дурень! Спиной поворотись!.. Во! Ниже! Ещё!.. И-эх!

Андрей едва не встал на четвереньки - Остамир наступил ногой ему на спину, покачался, опираясь на спину коня, и мешком ввалился в седло. Поелозил, устраиваясь поудобнее.

- Во, како я вас! - ухмыльнулся он, глядя на выпрямляющегося Андрея. - Все вы у меня тута будете! - показал кулак.

- Так их, холопов! - высунулся из возка Семьюнок. - Не чтут боярского роду! Распустил чёрный люд Роман! Мыто не велит брать - дескать, торговому человеку торговать надо, а не лишние рты кормить. Рады купцы - по моей земле ездят, а проездное мне не платят!

- Ничо! - отмахнулся Остамир. - Скинем Романа - своё и возьмём! А то и скидать не придётся. Скажем: «Не люб!» - и пущай идёт, куды хошь. А не пойдёт, так и подмогнуть можно…

- Тихо ты! - встрепенулся Семьюнок. - Не мели языком, ровно баба! Услышат!

- Энти, что ль? - Остамир презрительно хмыкнул на дружинников. - А пущай только рты разинут - в железа закую да в погребах заживо сгною! Так-то вот!.. Ну, чо таращишься? - напустился он на Андрея. - Поди!

Парень успел увернуться - плеть, нацеленная ему в лицо, попала по плечу. Это озлило боярина. Он грязно выругался, ударил неповинного коня так, что тот запрыгал на месте и поскакал прочь. Дружинники вскочили на коней и последовали за ним.

В пути боярина замутило. Была поздняя осенняя ночь. Холодный ветер хлестал по лицу, веяло близкой зимой. Чуя непогоду, попрятались даже собаки. Конь несколько раз споткнулся в темноте, боярин сполз набок - дружинники еле успели его подхватить и дальше ехали втроём.

Остамир обмяк в руках парней, ворчал что-то и ругался, поминая недобрым словом князя, купцов, ленивых смердов, соседей, грязь и дружинников.

- Вот я вас ужо заутра, - грозил он, впиваясь крепкими пальцами, как когтями, в плечи дружинников, - глядите у меня! В плети! Запорю! Света белого не взвидите!

Андрей до боли сжал зубы, окаменел телом. Больше всего на свете сейчас он ненавидел своего боярина. Пырнул бы ножом да утёк - но он был не один. С другой стороны Остамира поддерживал Митяй, вой-середович, недавно разменявший четвёртый десяток. Бог весть, как он удерживался столько лет подле Остамира, терпел его выходки.

На подворье Остамира развезло. Дружинники еле втащили его в терем, сдали с рук на руки холопам и, пошатываясь, отправились к себе. Митяй, как более привычный, свернул к поварне - в гостях у боярина Жирослава оба проголодались, и он надеялся раздобыть себе съестного. Но Андрей не мог думать о еде. Зайдя в гридницу и сыскав свободное место на лавке, он стащил сапоги и опашень[43]и мешком провалился в сон.

Пока болел князь, Владимир-Волынский жил тише воды, ниже травы. Одни бояре запёрлись в своих теремах, другие, потихоньку разъехались в свои вотчины, третьи днями просиживали в княжьем терему, вздыхая, почёсываясь под шубами и жадно поглядывая на двери, из которых в любой час мог выйти Князев дворский.

Ждали недобрых вестей. По всей Руси было неспокойно. Поднялись все Ольговичи. Оказавшись прижат к стене, Рюрик торопливо переслался гонцами с братом Давидом и сватом своим Всеволодом Юрьевичем и, опасаясь войны, послал сказать Ольговичам: «Целуйте нам крест со всей честной братией, чтобы не искать вам Киева и Смоленска под нами и нашими детьми, и под всем нашим Владимировым племенем, ибо дед наш Ярослав разделил нас по Днепр, потому и Киева вам не надобно». На что Ярослав Всеволодович крепко обиделся, ибо Ярослав Мудрый никогда так не делил Руси, а если бы такое и произошло, то Переяславль Русский, Мономахова твердыня, должен был принадлежать Ольговичам. Из Чернигова в Киев пришёл ответ: «У нас был уговор не искать Киева под Рюриком и Всеволодом, и мы на том стоим, но мы не угры и не ляхи, а внуки одного деда. При вашей жизни мы не ищем Киева, а после вас кому Бог даст».