Он уже наладился проехать в хвосте поезда, но тут снежки полетели с новой силой. Два гулко стукнули в бока возка, один попал на шубу.

- Вот ужо я вас! - ругнулся боярин. Возница втягивал голову в плечи - чуял, что за это не миновать ему плетей.

Воротившись домой, Остамир сходил в баню, после сидел, попивая малиновый квас, когда раздался стук в дверь. Заглянул тиун:

- Батюшка боярин, там человек приехал от князя. Тебя князь Роман к себе кличет.

Задрожала у боярина рука. Чуть не выронил чашу, с тревогой обернулся на образа, крестя лоб. Вон оно как! А он-то вымылся, во всё чистое перерядился… Как чуял… И тиун не зря на днях докладывал, что сбег один парень… Не он ли выдал?

Но с чего это он взял, что Роман зовёт его на казнь? Когда князь готовит казнь, он присылает полсотни ражих молодцов, которые силком выволакивают боярина из терема, бросают в возок и увозят навсегда. А тут честь-честью передали приглашение… Авось, всё обойдётся. И, сердясь на себя и дрожа от страха, боярин кое-как поднялся с лавки и кликнул слуг, чтобы собирали его к князю.

Подъезжая к княжьему терему, успел немного успокоиться Остамир. Даже придумал, что будет говорить. Он ждал, что его проведут в палаты, где он впервые увидит Романа после его возвращения из Польши, справится о его здоровье, пустит слезу и подольстит на радостях. Но когда возок остановился у красного крыльца, сверху послышался знакомый голос:

- Наконец-то!

Остамир вскинул голову - и ноги отнялись у него. На всходе стоял Роман. Левая рука его ещё лежала на перевязи, но стоял он на своих ногах и даже не опирался о плечо отрока, стоявшего рядом. С лица князь был бледен, горбатый нос выдавался ещё больше, глаза почернели, и полыхал в них такой огонь, что боярин перестал дышать от страха.

- Долго же ты носа не казал в моём терему, боярин Остамир, - меж тем молвил князь. - Я уж думал, не случилось ли с тобой какого лиха? Пришлось отроков за тобой снаряжать. Мыслимое ли дело, - задрожал его голос от сдерживаемого гнева, - князю за слугой своим посылать?

Остамир еле выкарабкался из возка, не жалея дорогой шубы, пал на колени.

- Боялся тебя побеспокоить, княже, - пролепетал он, - за раны твои тревожился. А ныне вижу - здоров ты и силён, как прежде… Вот радость-то! - Повернувшись, Остамир перекрестился на купола княжеской домовой церкви.

- Да, здоров, - чуть поморщился Роман. - И силён… А ты, пёс, - внезапно озлился он, - уже думал, что конец мне настал? Думал, скинет меня тесть мой Рюрик, отберёт Волынь? Лих же - нет! Вот! Грамота! - вскинул он кулак, в котором был зажат свиток. - Боярин Твердята вымолил. Честь ему за то и хвала. А ты и прихвостни твои…

Он заворчал, как зверь, не находя слов, и Остамир покачнулся. Вот оно! Не зря он чуял!

- Ба-атюшка! - завопил он, кидаясь на четвереньках вверх по всходу. - Да помилуй Боже! Да провалиться мне на этом месте! Да кто же тебе наклепал-то? Да у кого язык бесстыжий повернулся? Верные мы твои слуги, княже! Как есть, верные!

- Верные, баешь, - выдохнул, как выплюнул, Роман и мотнул головой, подзывая кого-то невидимого боярину. Опуская глаза, вперёд шагнул Андрей.

Не веря своим глазам, Остамир вытаращился на парня.

- Признаешь человека, боярин?

- К-как не признать! Как не признать, батюшка! - Первое оцепенение прошло, и Остамир лихорадочно соображал, как отвести беду. - Холоп то мой! Надысь сбег. Я уж хотел биричам[44]кликнуть, чтобы кричали о нём на всех улицах. Холоп это мой! Со зла клепает! Кому ты веришь, князь?

Роман метнул тяжёлый взгляд на Андрея. Тот попятился. Не ожидал он такого, когда бежал на княжой двор к Демьяну. Но молчать было себе дороже.

- Верь мне, княже, - прошептал он, проглатывая комок. - Собирались они в терему боярина Жирослава. Боярин мой да боярин Семьюнок, да иные, кого я не видел. Разъезжаясь, говорили, что тебя скинуть хотят, мол, не люб ты им. Правду я говорю, княже! - Ноги Андрея подогнулись, и он опустился на колени.

- Кого слушаешь? Пса брехучего! На хозяина своего пёс брешет! - закричал, подползая, Остамир. - Отдай его мне, князь! Я живо с ним разберусь!

Андрей отпрянул, вскакивая на ноги, - улучив миг, боярин Остамир попытался схватить его за полу опашеня. С глухим полузвериным рыком боярин бросился на парня, но Роман пихнул его коленом. Он заметил, каким огнём загорелись глаза Остамира.

- Будя! - прикрикнул он, и боярин втянул голову в плечи. - С Жирослава и Семьянка спросить надо. И берегись, боярин, коли что не так! А ты, - он покосился на Андрея, - за то, что клепал на боярина, должен воротиться к нему и пущай он с тобой разбирается.

- Нет, княже! - взвыл Андрей. - Не отдавай меня боярину! Запорет он меня насмерть! Я правду сказал! Правду!

В следующий миг, прежде чем кто-либо успел пошевелиться, он одним махом сиганул через перильца гульбища на двор и зайцем ринулся к воротам.

- Держи его! - заорал Остамир, кидаясь вдогонку. - Лови холопа!

Он уже рванулся бежать следом, но тут сильная рука схватила его за ворот шубы, опрокинула назад. Обернувшись, боярин увидел князя.

- Постой-ка, боярин, - молвил Роман. - Холопа своего ты ещё успеешь словить. А покамест с тобой разберёмся… Эй! Взять его!

Остамир заскулил виновато, рванулся, но подоспевшие отроки споро заломили ему руки назад.

Осень долго не торопилась приходить в приграничный городок Визну. Лили нескончаемые дожди, дороги раскисли, поля стояли голые и бесприютные, дремучие леса опустили тёмные ветки. Река Нарева вспухла от дождей, выступила из берегов, подтопив низинки. В такую слякотную погоду никому не хотелось высовывать носа из домов. Люди сидели возле тёплых печей и с нетерпением ждали морозов.

Именно из-за непогоды застрял в усадьбе боярин Исаакий Захарьич. Усадьба стояла в стороне от больших дорог, на высоком берегу Наревы, с двух сторон окружённая лесами. Вверх и вниз по реке мимо усадьбы обычно плыли лодьи торговых людей, но дружина посадника, собиравшего дань с окрестных племён ятвягов, обычно проходила мимо.

Знатные были у боярина Исаакия борти[45], прекрасный строевой лес сплавлял он по Нареве в Визну, торговал им даже с Польшей. Гордился тем, что не только в Визне, но и в Плоцке и Торуни стояли дома, срубленные из его леса.

Поздняя осень - самая пора для заготовки леса. Набравшее соков дерево уже успокоилось, и мужики, отправлявшиеся валить лес, не боялись потревожить древесные души. Вырубая леса, всегда просили у деревьев прощения, оставляли на пеньках корочки хлеба, приходя на новую делянку, просили позволения у Лешего, приносили ему жертвы. Тёмный жил здесь народ - на Пасху христосовался, перед Рождеством постился, кресты носил и церковь посещал, а сам почитал старых богов и нечистую да неведомую силу привечал. Боярин Исаакий тому не препятствовал - хоть черту пущай кладут требы, лишь бы не переводились леса, лишь бы не оскудела мошна. О маловерии своих холопов заботился по-своему - каждый десятый круг воска жертвовал церкви на свечи, и когда подновляли Христорождественский собор в Визне, отправил строителям лучший лес.