Он купил дом, когда участвовал в летнем театральном фестивале в Корбери, а теперь приезжает лишь раз в год и всегда сначала звонит, чтобы я успел все подготовить. И к тому же… как бы это сказать? Ему необязательно знать о вашем присутствии, если только вы сами не захотите с ним встретиться.

Нора озадаченно посмотрела на старика, но впервые за всю поездку он не отрывал глаз от дороги, будто не хотел встречаться с ней взглядом. И тут ей стало страшно – не из-за Осгуда, в котором, как ей вдруг стало ясно, она нуждалась, но из-за чего-то туманного и неопределенного, словно на кону стояло не просто предложение у кого-то погостить. Нора тихо поблагодарила его. Да. Да, она хотела бы пожить там, пока не встанет на ноги. Нужно только раздобыть новую помпу, запас инсулина.

Старик ничего не ответил.

– Тут есть аптека? – спросила она.

Чарльз Осгуд молчал. Пока они ехали в гору, весна за окном словно бы возвращалась в более раннюю пору. Вот по краям дороги покачиваются буки с ярко-зеленой листвой. Вот клены в цвету. Наконец старик повернулся к Норе:

– Вы в машину к себе не заглядывали?

– Дело не в этом, – сказала она, – у меня все с собой. Но в помпу, видимо, затекла вода, и мне нужна новая. А может, достаточно батарейки сменить.

Он покачал головой:

– Я имел в виду сегодня утром.

Его лицо было бесконечно добрым.

– Ну… нет. А что? – Она помедлила. Ее обдало холодом, опять стало подташнивать. – Зачем мне туда заглядывать?

Осгуд снова обратил к ней взгляд. Она вдруг заметила, что громыхание стихло и машина несется так быстро, словно летит по воздуху. Деревья расступались перед ними, как открывающийся зеленый занавес. Старик прочел осознание в ее лице.

Ей хотелось спросить, как все устроено и каковы правила. Что она взяла с собой, что оставила позади. Как пересекать границы, кого она встретит, и будет ли еще один конец. Но времени достаточно, Нора это знала, – она еще успеет изучить и познать этот новый мир. Пока машина катила вверх по склону, кругом творились чудеса. За окном показались буки, не покрытые язвами, вязы, раскинувшие ветви над березами и орешником, ясени с нетронутыми стволами и даже…

– Господи… Это же каштаны!

В конце дороги она увидела желтый дом. Машина остановилась, они вышли и начали взбираться на холм. До самого леса тянулись ряды цветущих яблонь. С их ветвей вспорхнули свиристели. По стволу забарабанил дятел, и Осгуд поприветствовал его, не сбавляя шаг. Поднялся ветер, в воздухе закружились лепестки, и вслед за Осгудом она вышла на опушку леса. Меж стволами, камнями и поваленными деревьями с веерами корней пролегала тропа, а вокруг вились десятки тропинок помельче. Осгуд не останавливался, и вот их взгляду открылась поляна с ковром из папоротников и мхов, где за этюдником сидел художник, а за спиной у него висели на ветке шляпа и пиджак.

Орхидеи, и лилии, и триллиум на холсте. Сзади, спереди – стены птичьих голосов. Художник обернулся и, не говоря ни слова, поднялся и пошел ей навстречу, и они стояли вместе, глядя в небо, пока лесной полог не сомкнулся у них над головой.

Сукцессия

Она остается. Кроны деревьев становятся гуще. Весенние эфемеры отцветают в тени многорядника и страусника. С юга прилетают рубиновогорлые колибри; парусники и бархатницы порхают в ветвях кизила; певчие птицы ищут себе пару и вьют гнезда. В лесу по утрам слышно, как жуют гусеницы. В саду у подножия яблонь цветет дикая морковь, на яблоки глядят из-за ограды голодные оленьи глаза.

Она спит в мансарде, на большом мягком матрасе, в окно открывается вид на лес. Она моется под золоченым душем, готовит сморчки с черемшой и яйца, которые крадет из соседских курятников. На самом деле есть ей не нужно, да и мыться тоже, но хорошо, что эти удовольствия по-прежнему доступны. Как и радость от плавания, от ныряния в темную глубь горных озер, без оков дыхания. В теплую погоду она ложится на камни, нагая, и пропускает солнце сквозь себя – как пропускает потоки воды, купаясь в водопадах. Она подглядывает за знаменитым актером, когда тот приезжает, спит с ним в одной постели, устает от его красоты, от гудения кондиционера, от садовника с вечно ревущей газонокосилкой. Ночует в медвежьих берлогах, в пустых домиках на деревьях, у бассейнов с теплой, грязноватой водой. Бродит в зарослях папоротника, золотарника, посконника. Когда надоедливый гость уезжает, она возвращается.

Она наблюдает. Ничего другого делать не нужно, лишь наблюдать. Никаких больше заявок на гранты, никаких собраний, если только ей самой не захочется на них побывать. Никаких имейлов – наравне с вечной жизнью, метемпсихозом и возможностью пробовать ядовитые грибы это одно из величайших благ, обретаемых в смерти. Взамен – одиночество. Конечно, у нее есть соседи, но они так же своеобразны, так же несносны, как были при жизни, особенно если не помнят, что рассказывали, как их ранили штыком в грудь, уже девяносто семь раз. Она слышит истории тех, кто ушел до нее, – влюбленных, пленницы, солдат, матери и сына. Тех, кто вернулся к своим людям или отправился искать пристанища на севере. Некоторых тянет к побережью, туда, где они не могли быть вместе при жизни, другие колесят по стране в старом “родстере” и ищут сокровища за закрытыми воротами. Осгуд остается.

Случаются встречи. Когда приходит время, Нора отправляется повидаться со старыми друзьями, с родителями, с Лус, но надолго не задерживается. Ей не хочется упускать то, что происходит, события в их последовательности.

Через три года посреди океана терпит крушение маленький самолет. Вновь регистратор актов снимает с полки земельный реестр и раскрывает его на столе. Преемственность сохраняется: племянник актера на один сезон, на два года – местный учитель, затем дом покупает пара, планирующая приезжать по выходным. Четыре года там живет женщина с рыжей собачкой, тявкающей, когда Нора скользит по коридорам. Как-то летом дом снимают супруги, бежавшие от пожаров в другом конце страны и каждое утро приветствующие пиксельный мир у себя в телефонах. Из-за аномальной жары местная электростанция не справляется с нагрузкой, пропадает электричество. Это происходит все чаще; супруги уезжают. Их место занимает врач с частной практикой. Его дочь, ее сын. Человек, который часами сидит перед зеркалом и вглядывается в неведомую тьму. Студентка-орнитолог, чем-то похожая на Нору. Она приезжает весенним днем с флешкой, на которую записала оцифрованные фильмы, принадлежавшие ее прапрабабке. В поисках мира, который для нее незрим.

В доме собираются за столом – с невероятными помидорами с фермерских рынков, сочной зеленью из огорода, ягодами из леса. Занимаются любовью