продлилась два часа. Поставили спицу. Теперь продержат здесь еще несколько дней.

Двери открываются. Следую за Майком по залитому светом коридору.

– Может, он не хочет сейчас, чтобы его беспокоили посетители, – предполагаю я, нехотя плетясь.

Майк останавливается, оборачивается и смотрит на меня.

– Кто бы не хотел, вернувшись с операции, увидеть друга? Ему будет очень приятно. Жена поехала домой за Лидой, бабушкой Джоша.

Нога Джоша подвязана над кроватью. Он встречает нас с папой полусидя – подпертый со всех сторон подушками.

– Мелисса!

Останавливаюсь на входе, машу ему рукой.

– Вот, услышала, что с тобой приключилось, и решила… проведать.

Майк отдает сыну кулек. Джош достает оттуда картошку фри. На тумбочке возле кровати стоит поднос с остатками какой-то сероватой каши.

– Представляете, что заставляют есть? – ухмыляется Джош. – Пришлось срочно закусить картошкой фри.

– Очень жаль, что ты сломал ногу.

– Зато теперь мне обеспечено веселье на долгие годы – каждый раз, когда в аэропорту буду проходить досмотр.

– Сколько тебе положено выздоравливать?

Рот у него набит под завязку. На верхней губе повисла капелька кетчупа.

– Шесть недель.

– Значит, в универмаг ты больше не вернешься?

Пожимает плечами, продолжая жевать.

– Надо было принести тебе что-нибудь. Журнал, пачку чипсов…

Не зная, куда деть руки, сую их нервно в карманы.

– Что ж, мне пора. Я просто зашла убедиться, что ты цел.

– Приходи в любое время, – говорит Джош. – Я люблю чипсы Kettle со вкусом халапеньо.

Ухмыляется, не отрываясь от еды. Помахав на прощанье Майку, выхожу к лифту. Двери открываются, и я отступаю в сторону, пропуская прибывших. Женщина среднего возраста с чемоданом в руках и седоволосая пожилая дама торопятся по коридору к палате Джоша. Наверное, его мама и бабушка. Провожаю их взглядом. Двери закрываются, и лифт уезжает без меня, пока я невольно пытаюсь услышать, о чем говорят в палате Джоша. Слов не разобрать, но раздаются звуки оживленной беседы и смех. На глаза наворачиваются слезы. Вызываю лифт.

Приезжаю домой и сразу же стучусь к Гретхен, потому что… потому что я слишком долго была одна, и мне это страшно надоело.

– Работала сегодня? – спрашивает она, открывая дверь.

Пахнет чем-то шоколадным, из коридора доносятся детские голоса.

– Один парнишка попал в аварию, вот меня утром и вызвали.

На кухне беспорядок, повсюду грязные миски и тарелки.

– Он пострадал?

– Перелом ноги. Я навестила его в больнице.

– Пришлось делать операцию? Как он?

Присаживаюсь за стол, пристально смотрю на нее.

– Как он? – переспрашивает Гретхен.

– Сколько раз в жизни ты задавала этот вопрос?

Смотрит на меня, как на сумасшедшую.

– Ты о чем?

– Знаешь, сколько раз спрашивала об этом я?

Она облокачивается на стол, скрещивает руки.

– Не понимаю, к чему ты.

– Не припомню, чтобы я когда-нибудь кого-нибудь спрашивала о самочувствии.

– Не может быть.

– Может! Не спрашивала. И ни разу никого не навещала в больнице. И не ходила на похороны. А еще не пекла торты для благотворительной ярмарки, и, если узнавала, что погиб какой-нибудь военный, слушала, не моргнув глазом.

Гретхен включает свет в духовке, заглядывает внутрь и бубнит что-то себе под нос. Наверняка там у нее очередной благотворительный торт. Она садится напротив.

– Ты сама сказала, что ездила в больницу. Так что навестить больного тебе уже довелось.

– Впервые.

– И торт ты пекла.

– Один раз.

Гретхен встает, подходит к шкафчику и достает пару стаканов.

– Все когда-нибудь бывает в первый раз.

Кладет в стаканы лед, наливает воды.

Смотрю на нее и понимаю, что Гретхен моя подруга. Просто так. Безо всяких причин. Она всего лишь поселилась по соседству, а потом помогла мне убраться в одной паршивой квартирке, пришла на похороны совершенно незнакомого человека, угостила меня спагетти и попросила испечь торт.

– Рамона никогда…

Протягивает мне стакан воды.

– Рамона умерла!.. Что ты еще скажешь? Что она не научила тебя отзывчивости – была слишком занята собственной жизнью или по какой-то другой причине?.. Не имеет никакого значения, что она сделала и чего не сделала. Прошлое не изменить. Даже Господу Богу это не под силу.

Еще чуть-чуть, и она посоветует мне заткнуться и наконец уже повзрослеть. Две недели назад я встала бы и вышла вон, но сейчас чувствую облегчение. Гретхен – моя подруга.

Просыпаюсь в три часа ночи с мыслями о Джоше. Переворачиваюсь на другой бок, поправляя одеяло, и будто воочию вижу, как мама и бабушка торопливо идут по больничному коридору к нему в палату.

– Что там происходит. Покажи! – произношу вслух, осознавая, что обращаюсь к Богу. Вновь смотрю на часы. Три пятнадцать. Опять переворачиваюсь на другой бок. Образ бабушки Джоша по-прежнему маячит в голове. Как ее зовут? Папа Джоша говорил, да я забыла.

В три тридцать по-прежнему не могу сомкнуть глаз. Берет досада. Как зовут его маму? А бабушку?

Полпятого. Сижу в постели, напряженно сосредоточившись. Майк сказал, ее зовут Лида!

Ложусь, улыбаясь неизвестно кому в ночь, чувствую себя ребенком. Теперь-то я уж точно не усну.

Глава двенадцатая

«Рождество взмахивает волшебной палочкой над миром, и, взгляните – все становится мягче и прекраснее».

Норман Винсент Пил

ГРЕТХЕН

Сегодня в церкви я ничего не слышала. Сидела рядом с мамой, Глорией и Маршаллом и думала о Кайле, молилась, надеясь на его выздоровление, и плакала от жалости к себе. Хочу, чтобы он поскорее вернулся домой. Вдох – и меня переполняет смертельный страх, что он больше не сможет ходить, как прежде. Но при следующем вдохе я благодарна за то, что он просто остался жив. И снова вдох – переживаю, что он будет не в силах выполнять любимую работу. Выдох – плачу: зато он сможет каждый день обнимать Эмму и Итана.

Вчера я сорвалась на Мелиссу и даже и не извинилась. Невыносимо было опять слышать о Рамоне, спокойно воспринимать очередную историю о том, почему жизнь Мелиссы такая жалкая и ничтожная и как во всех ее бедах виновата мать. Ведь, в сущности, жизнь Мелиссы совсем не такая уж ничтожная. Она работает, причем долгое время на одном месте, выплачивает ипотеку. Мелисса гораздо умнее и способнее, чем сама о себе думает. Она легко могла бы устроиться на офисную должность или даже организовать свое дело. Я уверена. Нужно будет извиниться перед ней за то, что я ее отчитала.

Возвращаясь из церкви, чувствую себя разбитой. Очень хочется прилечь и вздремнуть. Долгие месяцы изо дня в день я и мама, и папа, а еще няня, кухарка, уборщица, учитель, шофер, прачка и судья в одном лице. Порой тянет забраться в постель, натянуть на голову