Он скользнул поцелуем по ее волосам.

— Я всерьез, дорогая. Давай вернемся в Шотландию.

Она запрокинула голову, чтобы увидеть его глаза.

— Но разве тебе не нужно быть здесь, в парламенте? Я не против остаться.

— Мы вернемся. В парламенте есть чем заняться, хотя бы голосуя против каждого предложения Кэсселя.

Она рассмеялась, увидев его улыбку.

— Лучше снова сломать ему нос.

— Только скажи, я готов ломать ему нос хоть каждую неделю.

Это был человек, за которого она вышла замуж, — колдун из библиотеки вернулся.

И свет в его глазах обещал, что он никогда больше не станет от нее прятаться.

— Не стоит возвращаться в Шотландию только ради меня, — сказала она.

Он поцеловал ее, медленно и глубоко. А когда отстранился, ему не хватало дыхания.

— Я предпочту прожить свою жизнь, спасая тебя, а не горы.

— Но тебе не нужно меня спасать, — возразила она.

— Я знаю, — ответил Малкольм. — В конце концов, это ведь ты меня спасла.

К тому времени, как они закончили следующий поцелуй, дыхания не хватало обоим — и Эмили могла думать лишь о ближайшей кровати.

Малкольм чувствовал ровно то же.

— Не стоит ли нам отправиться домой, леди Карнэч?

Она улыбнулась, когда он потянулся ей за спину, чтобы отпереть дверь. Когда они вышли, собравшейся толпе хватило лишь одного вида ее улыбки, чтобы зааплодировать.

Но она не покраснела, даже когда Малкольм заявил, что они немедленно уходят. Пускай по обществу разойдутся слухи. Пусть говорят, что безумный шотландский лэрд покорил Непокоренную. Или гадают, как ей удалось покорить его.

Все истории, рассказанные о них, не имели значения. Важно было лишь то, что они с Малкольмом будут писать свою историю вместе.

И что у этой истории будет самый счастливый финал.

Замок МакКейб, Северо-Шотландское нагорье,

23 декабря 1812 года

Эмили рассмеялась, когда Малкольм вошел в ее спальню за час до обеда — с темным шелковым шарфом и злодейской улыбкой в глазах.

— А это обязательно? Твои жуткие братья до сих пор дразнят меня за последний пропущенный обед.

— Я думаю, тебе понравится диверсия, — ответил он.

Она снова рассмеялась, когда он зашел ей за спину и поцеловал в шею. Шелковым шарфом он завязал ей глаза. Ни его изобретательность, ни нежность не удивляли ее.

Но она удивилась, когда он подхватил ее на руки и зашагал вперед. И удивилась еще больше, когда он открыл дверь в коридор.

— Малкольм, ты дьявол, — сказала она. — Ты собираешься показать меня семье в таком виде?

Мать и братья Эмили присоединились к ним на Рождество, с ними приехала Пруденс. Фергюсон и Мадлен обещали приехать на следующий день, если снег позволит визит. Но с семьей Малкольма в замке рождественские праздники были чудом несмотря на погоду.

— Мне кажется, большинство из них уже знает, что я для тебя приготовил.

— Мне кажется, большая часть Лондона знает об этом после последнего выхода, — пробормотала она.

Он рассмеялся.

— Да пусть хоть весь мир об этом узнает. Но я несу тебя прочь не ради наслаждения, хотя оно могло бы быть приятным дополнением к главному блюду.

Эмили расслабилась, прижавшись к его груди. Он не отпускал ее, пока они не достигли цели. Но ей и не хотелось быть нигде, кроме его объятий. Последнюю рукопись она закончила перед отъездом из Лондона, а значит, им не придется возвращаться до весны. И она может посвятить целую зиму куда более приятным проектам.

Малкольм наконец опустил ее на пол и снял с ее головы шарф. Когда глаза привыкли к тусклому свету, она поняла, что он принес ее в картинную галерею и поставил на пол в паре дюймов от двери, ведущей в башню.

Малкольм кивнул на дверь.

— Открой ее, дорогая. Внутри тебя ждет сюрприз.

— Ты же не собираешься снова меня запереть? — спросила она через плечо.

— Не узнаешь, пока не откроешь.

Она рассмеялась и потянула за ручку. Железо холодило ладонь, но жар Малкольма сзади подталкивал Эмили вперед. Она открыла дверь. Комната внутри оказалась сказкой — счастливой сказкой, а не одной из ее готических трагедий. Солнце зашло пару часов назад, но комната купалась в свете десятков белых свечей, расставленных на спиральной лестнице. В огромном камине ревел огонь, прогнавший из камня остатки холода. Древний арсенал сменился гобеленами и толстыми коврами, и только палаш, которым она когда-то грозила Малкольму, висел теперь на почетном месте. Одинокий ветхий стул сменился элегантной софой и креслами, расставленными у камина.

Башня превратилась в убежище средневековой принцессы. Эмили оглянулась на Малкольма, собираясь задать вопрос. Он положил ладони ей на плечи и нежно толкнул ее в комнату, разворачивая к той части, которую она не видела от двери.

Эмили вскрикнула. Целую сторону комнаты занимал письменный стол из красного дерева, такой же большой и величественный, как тот, в кабинете Малкольма. Она почти подбежала к столу, рассматривая его под едва слышный смех Малкольма. На столе были расставлены чернильницы и перья, пресс-папье и шкатулки с песком. Она начала открывать ящики и обнаружила целые стопки кремово-белой бумаги, жаждущей новых историй.

Эмили подняла взгляд. Малкольм прислонился к двери, и его глаза серебрились от любви, а не обмана.

— Как ты понял, что я мечтаю о кабинете? — спросила она.

— Учитывая, сколько ты пишешь, глупо проводить так много времени, согнувшись в общей комнате над переносным столом. Башня достаточно далека от семейного крыла, здесь тебя не побеспокоят.

Она опустилась в кресло и погладила полировку стола.

— И ты принес меня сюда не для того, чтобы тут закрыть?

Малкольм рассмеялся и прикрыл за собой дверь.

— Разве что я запрусь вместе с тобой. Дверь теперь запирается изнутри, — сказал он, задвигая засов.

И подошел к ее столу. При свете свечей, с улыбкой на губах, он снова выглядел волшебником, как во время их первой встречи.

— Это будет отличным местом для тайных встреч, — поддразнила она.

Он потянулся вперед и ущипнул ее за нос.

— Ты же не собираешься использовать эту бумагу для писем любовникам?

— Разве что вы решите со мной переписываться, милорд.

Малкольм подхватил ее на руки.

— Как тебе нравится мой подарок?

— Потрясающе, — призналась она. — Это лучший подарок в моей жизни.