Быстренько просмотрев дневники, Нико убедилась, что ни одна попытка спасти Кита успехом не увенчается. Ладно, в этом в мире Кита страшная участь еще только ждала, и Нико утешалась этим, хотя ее не оставляло чувство, что ее облапошили.

Снаружи начался снег.

Нико поднялась с дивана с твердым намерением пойти наверх за мачете и сделать необходимое дело, но вместо этого подошла к полкам с виниловыми пластинками. Она смутно помнила переливчатые мотивы из старого папиного радиоприемника, но, вообще, ее познания в музыке ограничивались песнями, что они исполняли в Сельском Доме «а капелла». Нико наугад сняла с полки пластинку: «Бич бойз», «Pet Sounds». Пришлось немного повозиться, но наконец Нико разобралась, как работает вертушка, и заиграла музыка. Нико расплакалась, поняв, что никогда еще по-настоящему не испытывала радости.

Разве что с Ленноном.

Хороню его в подвале рядом с мамой.

После этого все как в тумане. Остаюсь в Сельском Доме еще на какое-то время – на несколько дней, а может, недель или даже на месяц.

Время отныне ничто, время – ветер. Я едва ощущаю его, когда оно проносится мимо порывом.

Снаружи горы снега. Значит, на дворе январь или февраль.

Сколько бы я ни оставалась тут, я задерживаюсь. Перемена случается быстро или попросту незаметно: вот Сельский Дом мне родной, скрипит половицами, как в детстве, точно любящая старушка с артритом, а вот я уже сирота.

В доме всюду эхо.

В голове рождается мысль.

Меньше часа уходит на сборы: запаянные пакетики с едой из подвала, карты, зажигалки и прочее – облачаюсь в биокостюм, и вот я уже снова в лесу. Тут, среди братьев и сестер деревьев, мне уютнее, чем где бы то ни было за последние недели, дни, а то и месяцы.

Есть в лесу что-то такое, что заставляет вспомнить поэму, которую я прочла над могилой папы. Вся в земле, выкопав яму в полу, я сквозь слезы пыталась прочесть Уитмена. Это был старый папин томик «Листьев травы». Ничего оригинальнее в голову не пришло.

Маму я похоронила много лет назад, и у меня было полно времени залечить эту рану и жить дальше, но при виде свежего холмика в погребе я вспомнила, что в этой Жизни она умерла всего несколько недель назад, и от этого тоска лишь многократно усилилась. И вот я читала над обеими могилами, поражаясь благу периферийных подстроек и лет, что я спасала родителям жизнь, хотя это и стоило мне места рядом с ними…

– «Ни жизнь, ни земля не дали тебе того, чего молча желал ты. Ну так вперед, Странник, плыви, ищи, и найдешь».

Вот тогда-то я и увидела ее.

Следующую поэму в сборнике. Я читала ее прежде, годы назад, в свою первую ночь в доме, когда в одиночестве искала компанию себе на страницах книги.

– «От известного куда им вести еще, – обращаюсь я к братьям и сестрам деревьям, бредя по лесному дому, – как не в Непознанное?»

– «От жизни куда им вести еще, как не в Смерть?»

В первую ночь, после заката, – после долгой, тяжелой работы, когда она при помощи мачете перерубила веревку, на которой повесился Архитектор, и устроила на первом этаже бардак, а после похоронила хозяина за домом, – она спустилась в подвал в поисках перекуса и там уставилась на каменную стену, смотрела на нее так долго, что стала различать контур приведшего ее сюда круга, а позже, приняв первый в своей жизни горячий душ и размышляя о музыке и сексе, о горячем душе и путешествии во времени, подумала: «Прошла неделя».

Нико лежала на самой, наверное, удобной в мире кровати и смотрела на заглавие этой поэмы.

И как она прежде умудрилась ее не прочесть? Разве папа не говорил о ней? Нико запомнила бы, ведь это была одна из тех редких поэм, которые заставляют поверить в то, что автор – ни много ни мало оракул и ему открыты твои тайные помыслы, закоулки твоей души, а твое уродство под его пером превращается в красоту.

Наверное, так просто совпало, что этот стих шел сразу за любимым стихом папы.

Назывался он «Врата».

Нико бережно закрыла книгу, одно из сокровищ, добытых в «Миллионе книг» в другой, казалось, жизни (в некотором смысле то и была другая жизнь). Она положила ее на прикроватный столик, рядом с фотографией молодых родителей, которую поставила так, чтобы их было видно из любого угла комнаты.

Утомленная, но при этом взвинченная, она наугад открыла красный дневник и прочла запись:

ДАТА: 7 мая 2033 г.

МЕРОПРИЯТИЯ:

● доставка в Сельский Дом. В прошлый раз мы обнаружили на двери записку с просьбой принести больше приправы тако.

Нико вспомнила, как оставила эту просьбу.

И радость, когда ее исполнили.

Нико прочитала еще несколько записей, и до нее кое-что дошло. Она увидела закономерность. Более амбициозные Жизни, те, что пытались расширить границы своих возможностей, обычно не получали ничего, кроме травм, катастроф и печали; в то же время те Жизни, которые понимали и чтили свою силу, обычно оставались удовлетворенными.

Нико закрыла дневник и уже хотела убрать его на ночь, как вдруг заметила еще кое-что. На задней обложке в коже переплета было выдавлено единственное слово: «ЖИЗНИ».

А под ней тянулось четыре ряда крохотных чисел, от 1 до 160.

И каждое было перечеркнуто.

Здесь, в доме на горе, луна казалась ближе и лила сквозь окно свет, какого Нико прежде не видела. В нем, в этом сиянии, Нико присмотрелась к зачеркнутым числам и вспомнила о курах в укрепленном курятнике, подумала о том, что завтра будет на завтрак. Она уже достаточно ознакомилась с содержанием дневников и поняла, что есть надо лишь запасы из подвала и урожай из сада. Еще она подумала о времени, когда строили этот дом, и почему Архитектор не захотел выживать в таком прекрасно приспособленном под выживание месте; возможно, в один прекрасный день она получит ответы на некоторые вопросы. Возможно, у нее появится нечто большее, чем просто догадки, – определенность. Возможно, Сельский Дом станет далеким воспоминанием, и она будет думать: «Это наверняка был кто-то другой». Но сейчас, в эту первую ночь, Нико смотрела на свои руки и вспоминала двух птичек, приносивших ее семье экзотические гостинцы из далеких-предалеких стран. Думала, как странно полагать, будто мы вообще что-то да знаем.

Из сумки под кроватью она достала дедушкин нож и аккуратно выдавила им на задней обложке Красной книги очередное число.

Если бы город можно было носить как свитер, я бы натянула на себя Бостон.

Спрятавшись за статуей, пристально смотрю в окно на втором этаже старого каменного дома. Я вглядываюсь в него сосредоточенно, однако по-зимнему пушистая красота города слегка отвлекает. Всякому городу лучше под снегом, который скроет следы разрушения: руины и воронки на месте домов, перевернутые машины и горы костей – снежной красоте все едино. А еще, если правильно выбрать время, снег облегчает поиски.