Пройдёт полестан «грядку» до конца, и киберы переставят планки со щупальцами на соседнюю ферму. Идёт обрезка цветов. И всю её, на всём огромном поле, ведёт, не отходя от пульта, один полевод. А когда-то, во времена гениального Правоторова, это делали на полях тысячи, сотни тысяч, миллионы людей.

Странно сейчас представлять себе это. Людей на Земле тогда было мало. В десятки раз меньше, чем сейчас в Солнечной системе. Громадные районы – Якутия, Тибет, Северная Канада, Австралия – были почти не заселены. Люди много и трудно работали, а результаты труда каждого были ничтожно малы. И эти трудно живущие чудаки беспокоились о нас, своих потомках, думали, говорили и писали о том, как станет жить человечество в будущем, на перенаселённой Земле – не угрожает ли ему голод? Хватит ли ему места? И где-то среди них такой же трудной и беспокойной жизнью жил гениальный человек, заложивший прочные основы будущего изобилия.

И наверняка и среди нас ходит сегодня какой-то человек, мозг которого обеспечит великие достижения в будущем. Мы не знаем его. И нам никогда не угадать, кому из нас поставят памятник потомки. А сами мы не спешим ставить себе памятники – ни из гранита, ни из своих имён на географической карте планеты.

Правы уж мы тут или не правы – потомки разберутся. Надо доверять потомкам.

…Мы поднимаемся с Зигмундом на пульт, и я снова начинаю записывать претензии полеводов по киберустройствам.

Эту запись передавали по радио ещё вчера вечером. Но вчера я не слыхал. Мы сортировали выгруженных из корабля киберов и провозились допоздна.

Бирута вернулась из Города тоже поздно – усталая, расстроенная. Она объясняла на уроке теорию органического происхождения нефти, и Андрей Челидзе, сынишка Вано, вдруг расплакался, не выдержал. Слово «нефть» для него теперь навсегда связано с гибелью отца.

А после этого тяжёлого урока Розита утащила Бируту в радиостудию – записывать её фантастический рассказ. Тот самый, который был создан в полёте. Ведь это первая фантастика на Рите! И сейчас, когда готовится очередной радиоальманах, Бирута будет представлять новый жанр.

Она была огорчена слезами Андрюши Челидзе и думала о нём и о погибшем Вано, и потому сбивалась, путалась, когда читала рассказ. Её записали только с третьего чтения. И сама она измучилась, и других измучила. И поэтому приехала на корабль так поздно и такая усталая.

Лишь перед сном она вспомнила о сегодняшней вечерней передаче и спросила меня:

– Да, ты слышал сегодня Марата?

– Нет.

– У тебя удивительная способность последним узнавать новости! В журналисты ты явно не годишься. Ну, ничего! Завтра утром передадут снова.

– Что хоть он говорил?

– Если я расскажу, ты не станешь слушать. А послушать надо. Завтра в восемь. Потерпи, милый!

Она поцеловала меня в лоб, как старшая, и тихонько вздохнула. Она вообще последние дни обращалась со мной, как старшая, словно тот маленький, ещё не родившийся, давал ей на это право.

И вот утром я слышу по радио знакомый и в то же время незнакомый, изменённый записью голос Марата:

– Дорогие друзья! Начну с того, чем надо бы закончить. Но это сейчас главное. Сбросьте племени с вертолёта ещё пластмассовой посуды. Поскорее. Лучше – завтра. В основном – миски, чашки, вёдра. И как можно больше. Я обещал им, что попрошу вас об этом и что только об этом и буду с вами говорить. Поэтому передача будет сравнительно короткой, не сетуйте. Мне пока не доверяют, и один я почти не остаюсь.

Отношение к нам резко враждебное. Сила легенды страшно велика. Когда я сказал, что мы – не те, кто в древности уничтожил племя, мне не поверили, как не верят и нашим радиопередачам. Старики сказали: «Если даже и не вы, то ваши братья. А это всё равно, что вы». Слишком уж похоже описание внешности. Ведь легенда жила веками, этого не вытравишь.

Старейшие решили сохранить мне жизнь только после того, как я сказал, что поссорился со своим племенем и пришёл к ним насовсем. Они, оказывается, всегда охотно принимали беглецов из других племён. Это давняя традиция, порождённая, видимо, малочисленностью ра и стремлением выжить во что бы то ни стало. Но они предупредили меня, что чужак, вновь покинувший их племя, приговорён к смерти. Ра всё равно выследят и убьют его, ибо такой человек опасней для них, чем целая толпа врагов. Он слишком много знает. А враг не должен знать о тебе много – это одна из основных заповедей племени.

Сегодня я осторожно сказал, что в моём племени осталось несколько родичей (им это понятнее, чем друзья), которые сочувствовали мне и с которыми я не ссорился.

Старейшие немедленно решили извлечь из этого пользу: не могут ли родичи сбросить с неба немного посуды? Племя готово направить к ним гонцов с подарками.

Кажется, я совершил ошибку – сказал, что гонцы не нужны, что я свяжусь с родичами по воздуху. Мне не поверили: усмешки были очень красноречивы. Да и гонцы были бы полезны нам, это ведь дополнительные контакты. Но всё это я сообразил потом, я не дипломат. Однако отступать нельзя, и сейчас племя знает, что я разговариваю с родичами по воздуху. Наверняка не верят в это, но хоть делают вид, что верят – и то ладно.

Наши миски и чашки здесь очень понравились. Назначение их было понято сразу же и точно, с первого объяснения. Но к мешкам с посудой ра не притрагивались до тех пор, пока я не раскрыл их и не сказал, что я же их и сбросил – как подарок племени перед бегством.

«Посудой» для воды здесь служат мешки из шкур. Гончарного производства ра не знают. И я боюсь браться за создание гончарного стола: сам в этом не силён. Да и нужно ли? Пусть сразу привыкают к пластмассе.

Взяли они с меня слово, что я женюсь, как только познакомлюсь с девушками племени и выберу подходящую.

Старики рассудили здраво: если пришёл насовсем – как же не жениться на местной девушке?

Впрочем, если быть точным, речь шла не о девушке, а о девушках. Мне не были обозначены жёсткие количественные рамки. Как понял я позже, это означало, что с первого же серьёзного разговора старейшины предоставили мне гражданские права, равные с правами остальных мужчин-ра.

По-моему, интересуют старейшин не столько мои удобства, сколько потомство. Забота о численном росте, как вы, наверное, догадались – главная забота племени.

Видимо, в связи с предстоящим выбором любопытство женского пола по отношению ко мне совершенно откровенное. Разглядывают, как жирафа в зоопарке. Мужчины, как и везде, менее любопытны.

В то же время старики сочли здравой и мою мысль о том, что у нашего племени можно кое-чему поучиться. Они всегда учились у врагов, и это часто выручало племя во время бедствий. Не прочь учиться и у нас. Просто ничего не понимают. И будут рады, если я им что-то объясню. Особенно их интересует ферма. В частности, коровы, которых они называют ленивыми оленями. Почему эти животные слушаются нас? Знаем ли мы язык этих животных? Почему мы их не убиваем? Зачем ставим невидимые стены там, где они пасутся? Могу ли я научить охотников проходить через стены и приносить племени побольше мяса?