– Ой, что-то не то! – Кашечкин мысленно стер эти строки и написал иначе:

«Конечно, здесь настоящая война и мне очень трудно. Постоянно рискуем жизнью. Недавно был очень тяжелый бой, и меня за него представили к ордену.

Я очень благодарен твоему отцу…»

Кашечкин поежился, но глаза не открыл и продолжил:

«…Очень благодарен твоему отцу за то, что он помог мне попасть сюда и испытать свое мужество. Когда я вернусь, то получу хорошую должность, куплю машину, и мы с тобой поженимся. Я очень, очень люблю тебя и с нетерпением жду встречи».

Кашечкин вздохнул, поставил точку и открыл глаза. По телу разлилась приятная истома. Он встал и пошел умываться.

Побрившись, Кашечкин надел парадную форму и вышел на улицу. Там было ветрено, и он пошел вперед, с завистью глядя на велосипеды и рикш. И только тут он понял, куда идет. Он свернул по памяти, и попал на улицу, превращенную в небольшой базарчик. Прямо на земле, расстелив циновки, сидели вьетнамцы в широких конических шляпах и смотрели на нехитрый товар, разложенный на земле или на циновках. В основном это была еда – фрукты, частью знакомые, частью неизвестные Кашечкину.

Увидев советского офицера, все торговцы вежливо закивали и начали что-то быстро говорить, обращаясь и к нему, и друг к другу одновременно.

Вообще-то Кашечкин, бывая во вьетнамских городах, привык к знакам внимания. Чем дольше шла война, тем больше любили русских вьетнамцы. На улицах простые жители толпами ходили за офицерами, просто глядя на них. Теперь, после успехов в отражении налетов, Кашечкин не раз видел полные обожания глаза детей, женщин и мужчин, остановившихся, чтобы посмотреть на него.

Вот и здесь Кашечкин, стараясь ответить на все приветствия, кивнул и хотел пройти мимо, но потом замедлил шаг, решив, что нужен все же какой-нибудь подарок. Правильно поняв его жест, торговцы вскочили, подбежали, окружили его. Они тараторили хором и протягивали ему фрукты, овощи, сандалии, соломенные шляпы и расписанный розами китайский термос.

– Лиен Со, Лиен Со! – только и слышал Кашечкин в гуле голосов.

Неожиданно кто-то тихонько потянул его сзади за китель. Кашечкин оглянулся и увидел подростка, который во все глаза смотрел на него.

Один из вьетнамцев, расталкивая остальных, сунул прямо в руки Кашечкину сверток бамбуковой соломки и отбежал на три шага. Кашечкин развернул его и увидел яркие цветы на синем фоне, нарисованные на маленькой бамбуковой ширмочке. Кашечкин сунул руку в карман и вытащил десять донгов – все, что у него осталось. Он протянул деньги вьетнамцу. Тот взял их и замер, глядя прямо на Кашечкина.

– А нет у меня больше, – пожал плечами Кашечкин. – Больше нет!

С этими словами он свернул ширмочку и протянул ее вьетнамцу, пытаясь объяснить, что денег нет, и больше он дать не может.

– Ай! – взвизгнул вьетнамец и оттолкнул ширмочку. – Бери!

Взяв один донг, он сунул его себе в карман, а остальное вложил в руку Кашечкину.

– Вьетнамцы любят советских! – сказал он на ломаном русском и добавил:

– Бери!

Вьетнамцы загомонили. К торговцам сбежались друзья, родственники, друзья друзей, любопытствующие дети, собаки, куры… Плотная толпа, окружавшая Кашечкина, угрожающе росла и волновалась, запрудив всю улицу. А с разных концов с радостными криками бежали и бежали еще люди. Увидев щедрость торговца, к Кашечкину протиснулся старик. Взяв два кокосовых ореха, он сунул их Кашечкину и произнес что-то длинное и нравоучительное. Довольный собой, он показал сначала на циновку, затем на Кашечкина, и отошел. Торговец тут же подтащил циновку к ногам Кашечкина, бережно взял у него орехи и ширмочку и положил их на циновку. Толпа радовалась, галдела, и тут же на циновку потащили все, что было у людей и чем они могли отблагодарить любимого защитника.

– Советьски, хорошо! – раздался голос из толпы. – Спасиба!

Из массы выбрался маленький темноглазый паренек и потряс Кашечкину руку.

– Спасиба!

– Спасибо, товарищи, но мне не нужно столько. Мне один подарок нужен.

– Бери, спасиба! – вьетнамец все улыбался и кивал.

– Да я не унесу столько!

Вьетнамец тут же что-то крикнул, и толпа загудела. Кашечкин с ужасом увидел, как через нее протискивается рикша.

– Вот, ехай!

– Спасибо, товарищи, но мне нельзя! Я не могу…

Вьетнамец понял его слова по-своему.

– Ехай! – он начал грузить вещи и еду на рикшу. – Моя провожай!

Кашечкина схватили десятки рук, взгромоздили на рикшу и повезли. А толпа пошла следом, неся за ним циновку с частью не уместившихся вещей, напевая и приплясывая. Неожиданно в руках у кого-то появилась бамбуковая флейта, все задвигались под звуки музыки, придерживая рикшу, чтобы тот не увез Кашечкина слишком далеко.

Так весело, с песнями и плясками, они достигли дома Фан Ки Ну, на пороге которого уже сидели и курили братья, сестры, дети братьев, бабушки, дедушки и внуки. Фан Ки Ну сидела тут же и, увидев Кашечкина, подошла к нему и обняла его за шею.

– Здравствуй, – пробормотал Кашечкин.

– Здравствуй! Ты жив. Я рада тебе! – сказала Фан Ки Ну и прижалась щекой к его щеке.

Сопровождающие, поняв, кому предназначались подарки, радостно загалдели и потащили циновку к дому. Родственники, дети и бабушки вскочили, вцепились в циновку и начали расхватывать подарки. Поднялся невообразимый гвалт. И тут, к всеобщей радости, на крыльцо вышел Шульц, тоже, как и Кашечкин, в парадной форме.

Толпа гомонила. Шульц распоряжался. Уже на улице начали варить рис, раздались звуки оркестра. А Кашечкин закрыл дверь, припер ее столом и кинулся к Фан Ки Ну, жадно целуя ее губы. Она умело, покорно и ласково отвечала ему. Она гладила его по голове и расстегивала его рубашку. Кашечкин с наслаждением отдавался ее рукам и поцелуям. За окном звучала музыка. Он ласкал ее маленькие, как у подростка, груди и целовал их. Он весь напрягся, чувствуя ее податливое тело, чувствуя, что вот-вот…

В небе раздался грохот. Кашечкин услышал смягченный расстоянием гром стартового ускорителя ракеты, еще и еще один. Взрыв ракеты. Вой сирены.

В дверь застучали.

– Лейтенант Кашечкин! – раздался голос Шульца. – Тревога!

– Есть! – закричал Кашечкин, вскакивая, как был, без штанов.

Перед ним на коленях, с очаровательно приоткрытыми губами, с закрытыми глазами и распущенными волосами сидела обнаженная девушка, нежно обнимая его за ягодицы. А за спиной наступала американская армия, гремели взрывы. С визгом разбегались по улице музыканты.

– Есть тревога! – еще раз крикнул Кашечкин и, оттолкнув Фан Ки Ну, начал быстро одеваться. – Бегу, товарищ полковник!

Глава 24. Штурм Ханоя

Из-за елей хлопочут двустволки —

Там охотники прячутся в тень,—