В этот момент генерал Жилинский еще не знал, что правый фланг 2-й армии уже разбит и отступает, поэтому и задал направление коннице 1-й армии на Бишофсбург. Так что даже само направление движения, будь кавалерия Г. Хана Нахичеванского и готова к броску, вынуждало на неизбежное запаздывание с помощью гибнувшим войскам 2-й русской армии. Возможно, что коннице 1-й армии следовало стремглав броситься к Алленштейну, чтобы влиться в отступление 2-й армии и, придав ему целенаправленный характер, способствовать смягчению поражения. А еще вернее – Хану Нахичеванскому требовалось вызволить из грозившего плена 13-й армейский корпус, которому все-таки удалось занять Алленштейн в то время, как авангарды трех германских корпусов уже находились в тылу 2-й русской армии.

Прикрывшись кавалерией и арьергардом, комкор-13 мог попробовать «отступать вперед», то есть на соединение со всей 1-й армией. Перед 13-м корпусом не было сильных германских заслонов, а немцам хватало дел и по уничтожению окруженных русских частей (15-й армейский корпус) севернее Нейденбурга. В Алленштейне мог остаться отряд прикрытия, который одним только своим присутствием перерезал железнодорожную магистраль Кенигсберг – Алленштейн – Дейч-Эйлау. Его сопротивление, вполне вероятно, позволило бы генералу Клюеву спасти собственный корпус от гибели. Правда, и здесь требовалось бросить все (в том числе раненых и слабых), чтобы форсированным маршем вывести из окружения только людей.

Понятно, что приказ подобного рода мог отдать исключительно командарм-2. Самсонов же не разобрался до конца в сложившейся ситуации и пытался действовать «по правилам», то есть отступать по собственным коммуникациям, в надежде спасти всех, что было уже невозможно. Командарм выбрал прямо противоположное и гибельное решение: остановить 15-й армейский корпус в ожидании, пока к нему отойдет 13-й корпус, и вместе отходить на юг. Потеря времени (почти целый день) означала, что противник успеет перехватить растянутые русские коммуникации и захлопнуть капкан в тылу 2-й армии. А ведь немедленное отступление по расходящимся направлениям, возможно, еще могло бы спасти русских – 15-й корпус на юг, а 13-й корпус – на северо-восток. Впрочем, все это остается в области вероятий и догадок, интересных исключительно в теоретическом отношении: ведь человеческий фактор всегда в огромной степени вносит в систему под наименованием «война» элемент неожиданности и непредсказуемости.

Очевидно, что поражение 2-й русской армии в той обстановке, что сложилась после 14-го числа, было неизбежным, но вот его масштабы могли стать иными. Конница Хана Нахичеванского в этот момент двигалась даже севернее пехоты 1-й армии, наступая точно на запад, к Ландсбергу, где неприятеля вообще не могло быть. Зато этим выполнялся замысел штаба фронта об обеспечении маневра по оттеснению противника к морю. Теперь генерал Жилинский, проигравший все, что можно, пытался сделать хоть что-нибудь для гибнущей армии, которой командовал его старый однокашник по Николаевскому кавалерийскому училищу.

Главнокомандующий армиями фронта распоряжается о подкреплении 1-го армейского корпуса стоявшими в резерве войсками: бригадой 59-й пехотной дивизии и 86-м пехотным Вильманстрандским полком. Но для их сосредоточения требовалось целых полтора дня, которых у генерала Самсонова уже не было. И, наконец, штаб фронта приказал Самсонову немедленно отводить свои корпуса на линию государственной границы. Однако командарм-2 уже выехал в центр, к комкору-15, и не получил этой телеграммы, так никогда и не узнав о ее существовании.

К вечеру 15 августа генерал Самсонов распорядился отступать, окончательно признав свое поражение. Конечно, фланги должны были держаться во что бы то ни стало, но здесь есть несколько «но». Прежде всего, А.В. Самсонов должен был твердо руководить вверенными ему войсками и не допустить того, что произошло с 1-м и 6-м армейскими корпусами. Во-вторых, прекрасно сознавая, что исход операции зависит от стойкости левого фланга 2-й армии, командарм-2 должен был выехать в 1-й армейский корпус, а не в центральные корпуса. Наконец, Самсонов не должен был поддаваться на уговоры своего штаба и отступить вовремя, как только он сам понял это инстинктом военачальника – 13-го числа. Ведь центральные корпуса с 13-го по 15-е число сделали очень мало полезной работы (13-й армейский корпус вообще без боя занял Алленштейн), зато так далеко залезли в «мешок», что не имели возможности вырваться оттуда без посторонней помощи.

Поэтому имеет право на существование и такая точка зрения, что «если винить стрелочников, то виноваты 6-й и 1-й корпуса. На самом же деле виноват в окружении тот, кто заставил центральные корпуса наносить удары по воздуху и влезать в мешок, приготовленный для их окружения. Фланговые корпуса долго задерживать превосходящие силы противника не могли»[196]. Однако правда и то, что на левом фланге (1-й армейский корпус) противник не имел существенного превосходства, а правый фланг (6-й армейский корпус) не исчерпал и половины своих возможностей для борьбы. Более того: с подходом подкреплений из Млавы русский левый фланг приобрел численное преимущество над немцами, а правый фланг после того, как германский 1-й резервный корпус свернул на Алленштейн, имел примерно равные силы с противником, находившимся против себя. Конечно, германцы имели более сильную артиллерию, но в создавшейся обстановке следовало драться не жалея себя.

15 августа войска 13-го армейского корпуса уже были настигнуты германским 1-м резервным корпусом, после чего русским командирам ничего не оставалось другого, как оставлять арьергарды, чтобы спасти большую часть войск. Отступавшие русские дрались отдельными подразделениями от корпуса и дивизии до полка и батальона. В самом Алленштейне героически погибли два батальона 143-го пехотного Дорогобужского полка, прикрывавшие отступление 13-го армейского корпуса и задержавшие весь 1-й резервный германский корпус на улицах горящего города. В этом бою погиб командир полка – полковник В.В. Кабанов. Но в любом случае, постепенно отходившие части дробились, и успех прорыва всецело зависел от инициативы своих командиров.

16 августа Жилинский настоял на движении основной массы конницы 1-й армии уже на Алленштейн и наступлении двух пехотных корпусов. Также он распорядился отправить 2-й армейский корпус С.М. Шейдемана, застрявший напротив Летценских позиций противника, через Граево, то есть на поддержку 6-го корпуса с юга. На театр военных действий стали притягиваться второочередные дивизии. Тем самым только теперь, когда уже было абсолютно поздно, штаб фронта догадался влить в действующие войска уже прибывшие на театр военных действий резервы. Интересно, что накануне, 15-го, когда немцы уже обходили 2-ю русскую армию, комендант форта-крепости Бойен получил предложение сдаться. Разумеется, немцы ответили категорическим отказом.

К тому времени П.К. Ренненкампф уже отдал приказ о движении 2-го армейского корпуса (командарм-1 самовольно приостановил отправку 2-го корпуса под Варшаву впредь до выяснения обстановки) совместно с 4-м армейским корпусом с северного направления, чтобы не дробить силы. Командарм-1 сообщил в штаб фронта, что он лично выезжает в корпуса, идущие на выручку 2-й армии: «Усматривая из ваших распоряжений и телеграмм генерала Орановского тяжелое положение 2-й армии, решился взять на себя ответственность оставления 2-го корпуса, дабы более значительными силами нанести удар на фланги и тыл неприятеля, и этим сильным ударом облегчить положение 2-й армии. В данное время в Восточной Пруссии разыгрывается крупная операция, от исхода которой зависит дальнейшее положение на театре войны, что и заставило меня ослушаться повеления Верховного главнокомандующего, но считаю и сейчас, что для этой общей пользы я обязан был так поступить…»[197]