Оставив визжащих девчонок в разорванных рубашках, палочники похватали свои посохи и рванулись к выходу — покарать того, кто посмел их тревожить.

На последнего не хватило стрелы, и Игор, спеленав его связывающим заклинанием с нижнего плеча лука, подошел и вынул из ножен костяной нож. Палочник замычал, дергаясь в колдовских путах.

— Убей гадину! — выкрикнула стоявшая в проеме двери девчонка, покачиваясь на подгибающихся ногах. Губа у нее была разбита, лицо вымазано слезами и пылью, на плечах и ногах виднелись глубокие царапины.

— Убей! — подхватили селяне. Кто-то захохотал, не выдержала душа. — Убей! Господин, убей!

«Убей! — подсказала память родным голосом и тотчас ответила сама себе: — Убью тебя, и сам стану царь!»

Игор помотал головой. Отгоняя непрошеные видения, рывком поднял на ноги оставшегося в живых палочника, посадил на ближайшего конька, привязанного к коновязи у Старостина дома, связал ему руки вокруг лошадиной шеи, чтоб не упал, пока не отпустит заклятье.

— Передай всякому, кто захочет в князья, что у Черны есть господин и маги ему верны, — прошипел Игор в распахнутые глаза палочника.

Потом великан поднял с земли и переломил об колено резной посох вынужденного гонца и двумя половинами уже не годного к ворожбе посоха легонько ударил лошадь по крупу, так что та резко взяла с места в хорошую бойкую рысь, ускакав в сторону Бяломястовского удела.

Игор оглядел селян. Они опасливо смотрели то на него, то на мертвых палочников, то на тело старосты, которое захватчики отволокли под стену, чтоб не мешал выбирать невест. Кто-то сообразительный поклонился, и за ним все согнулись, касаясь шапками земли, бабы от усердия попадали в грязь.

— Здравствуй, господин. Значит, ты теперь наш князь? — спросил старший из мужиков, видно, второй после старосты в деревне.

Он едва приметно кивнул, и побитую девку двое ухватили за руки и подволокли к Игору, поставили перед ним, ревущую, на колени.

Игор поднял девчонку. Глаза у нее были серые, полные слез, коса растрепалась. Он пошел на сенник, где оставил свой плащ и сумку. Вернулся с ними и увидел, что селяне так и стоят, ожидая, что он станет делать.

Игор укрыл девчонку своим плащом и подтолкнул к своим.

— Единственный князь, что есть у вас, — это господин Чернский Владислав! — рыкнул он грозно стаду селян.

— Так он разве не мертвый? — тихо спросила какая-то баба.

— Говорил я тебе, дура, — ответил ей гневно муж. — Разве может Владислав Радомирович умереть?

— Он ушел и в сыне переродился, — сказал Игор грозно. — И слуги его ему верны и вас защитят. Если не будете, как овцы, всякому магу блеять «господин». Поняли?

Селяне закивали…

…давая понять, что все понято и накрепко запомнено.

— Так и скажи, ждут от него тридцать магов полного герба, как обещано было.

Гонец удалился, то и дело кланяясь в пол до самой двери. Тадеуш запер за ним дверь на засов и стащил с головы проклятый белый платок, скомкал в руке, да только тотчас одумался, повязал вновь, чтобы никто, хоть сквозь стены смотри, не узнал, чье лицо скрывает повязка.

Третьи сутки словно пекло что-то его изнутри, требуя чего-то смутного: то ли скакать куда, очертя голову и загоняя лошадь, то ли плакать.

Сперва подумалось Тадеку, что оттого на душе тяжко, что прибыл посланец от отца, и в каждом слове письма Войцеха мерещилась Тадеушу боль отцовского сердца.

Посланца накормили и устроили на отдых, чтобы ранним утром отправился он обратно в Дальнюю Гать с вестями. Потом смотрел Якуб вольных магов, пришедших наниматься в дружину Бялого. Толковых было все больше книжников да палочников, и то по большей части лекарским искусством промышляющих. Знать, зря он, чтоб обмануть молву, пустил слух, что пришла зимой в Бялое лихоманка и унесла несколько сильных магов. Не больно-то верили вольные, что могут их взять сразу на герб: думали помочь с лекарством и заработать.

Тадеуш выбрал с десяток магов да отправил по дворам, чтоб утром со свежей головой посмотреть в поле, что могут новые слуги. А на душе все темней становилось, все тяжелее, словно давил под ребрами горячий камень. Всю ночь снился ему Якуб Бяломястовский: синий, опухший, с вывалившимся сизым языком. Он, хрипя, тянул к Тадеку сморщенные наводопевшие руки.

Поутру шли с жалобами и просьбами горожане. Трудно далась Бялому зима, вот и шли люди в терем в надежде, что князь поможет, убережет от голода.

Посмотрев еще раз отобранных давеча магов, Тадек согнал со двора еще двоих, на задаток крепко напившихся с вечера и утром ни на что не годившихся, и снова отправил гонцов в малые уделы и по деревням — скликать вольных.

Мучительная жажда действия переплавилась к вечеру в глухую истошную тоску, от которой хотелось запрокинуть голову и выть, и Тадек наконец сумел уснуть, проспал без снов почти до полудня и поднялся с тяжелой, больной головой.

Явился с обеда незваным сосед Милош, притащив с собой одну из своих девок, разряженную, бледную с дороги, онемевшую от кротости.

Тадек чинно отобедал с гостями, после чего они с Милошем остались в зале одни, проверив двери и прогнав излишне любопытных слуг, принялись обсуждать подробности «волчьей охоты».

Ближе всех к Черне лежали уделы Войцеха и Милоша. Дальняя Гать граничила двумя деревнями, Милошев Скравек и вовсе краешком — полем возле сельца Мшарки. Дальше разливалась многоводная Черна, отделяя Владов удел от Милошевой земли. За Войцехом начиналась земля старого Бозидара, который не стал бы ни за какие посулы подниматься против страшного соседа. Топь нещадно трепала окраины Бозидаровой земли, не до распрей княжеских было старику: из его деревень маги бежали очертя голову в земли, где князьям удавалось укротить хоть сколько-нибудь проклятое око. Верно, если захотели бы заговорщики пройти его землями с дружиной или скрытно провести наемников, Бозидар не стал бы противиться, прикрыл глаза да махнул рукой — не до того ему, мол. Да только и ступать по той земле было боязно. А ну как хлопнет око да приломает дружинников?

А за уделом Бозидаровым начиналась Пустая Земля. Бывший Мировитов удел, а ныне голая, бесплодная равнина, над которой и птицы не желали задержаться. Удел без князя.

Молод был Мировит, горяч, думал урвать свой кусок от соседского удела, прирезать к своей Гесте Мураве, когда завелся между молодыми князьями кто-то шустрый, подбивал самых ретивых убить старика Радомира и обрезать Чернскую землю под самое крыльцо мальчишке Владиславу. Да только страшен оказался молодой Владислав — одной мыслью смолол в кровь всех убийц, уверенных, что ничего им сворой не грозит. Погиб Желек Бяломястовский, да по счастью утек перед захватом стольного города Черны младший его брат, Казимеж, до дому, вот и выжил, и удел за братом унаследовал. А вот Мировит уж успел отца схоронить, а сына родить не успел — осталась земля без наследника. Искали, кликали, не найдется ли бастарда, чтоб спасти землю, да только больше об охоте да войне думал Мировит, чем о бабах, вот и не осталось никого из рода Мировитова. В первое же лето после его гибели случились в Гесте Мураве недород и голод. По весне посеянное не взошло вовсе. Люди снялись и ушли, большей частью приняты были мальчишкой Владом в Черне, остатние разбрелись по Срединным княжествам. Земля с тех пор стояла пустой и мертвой, дожидаясь рождения нового господина. Верно, каждая девка в Срединных землях втайне мечтала, что понесет ровно в тот год, как появится под священным камнем на поле возле ворот Гесты Муравы первая трава, дав знак, что готова земля ожить и повиноваться, и станет ее сын новым князем мертвого удела.