— Так что я про горе знаю не понаслышке, и взгляд ваш, затравленный какой-то, мне еще днем не понравился, — закончила она свой рассказ. — Сколько мимо меня прошло равнодушных людей, когда я годами мучилась, переживала все это, готовая порой расколотить голову об стену… До того иногда охватывало отчаянье, что я просто не могу теперь оставить человека в беде. Так вот переживешь с мое, сердце-то и откроется. Оно только от горя и открывается, а не от шоколадной жизни. Да и кто еще здесь поможет, если не живые люди? На правительство ни в пенсиях, ни в выплатах да и ни в чем другом рассчитывать особо не приходится… Хотя зачем я все это вам рассказываю? Утешить, наверное, как-то хотела. Да вышло неудачно. Да вы не берите близко к сердцу. Ложитесь сейчас спать, утро вечера мудренее. А завтра я еще зайду, если хотите, мне готовить-то особо не для кого, хоть девчушку вашу порадую чем домашним. Давайте я вас провожу в кровать.

Я уже готова была позволить ей уложить меня в кровать и даже гладить по голове, пока я не засну, но мне надо было как следует замуровать дверь на все засовы после ее ухода, так что от заманчивого предложения пришлось отказаться.

Дождик тем временем успокоился, и на улице разлилась прохладная вечерняя свежесть, наполненная озоном и тихим шелестом вымытой листвы, и я даже нашла в себе мужество распахнуть все окна, включая и то, под которым так и болталась пугающая меня строительная люлька.

Над Москвой опять повисла подсвеченная городскими огнями очередная летняя ночь.

Ночью мне снова снился Макс.

Он пришел в эту снятую мной дыру в Староконюшенном переулке как рыцарь на белом коне, поднялся ко мне в замок на болтающейся на тросах строительной люльке, чтобы протянуть мне руку и разбудить одним поцелуем, забрать из мрака моего тяжелого сна и отвезти на остров.

Что за остров — неважно, абсолютно любой. Тот, где красивый мулат приносит коктейли прямо в уютный пляжный шезлонг (шезлонг мягкой модели, без упирающегося в ребра белого пластмассового корпуса — а значит, остров был недешевый, без переполненных туристами пляжей и забитых детьми клубных отелей, напоминающих бездарные океанские лайнеры).

Мы лежали под раскидистой низкой пальмой, и ветер играл развевающейся тонкой накидкой, наброшенной на шезлонг, бросая ее на раскаленное плечо, и поднимал на коже пушистые, выгоревшие от солнца волоски, а прилипший и уже успевший высохнуть мелкий песок осыпался с тела от прикосновения руки Макса. Его ладонь медленно скользила по моей руке, вниз, к самой кисти, пальцы его переплетались с моими, отрываясь только для того, чтобы дотронуться до запотевшего коктейльного бокала, и опять, уже холодные от соприкосновения с ледяным «Мохито», возвращались к моим пальцам, обвивая их и пытаясь остудить их жар.

Я щурилась от слепящего полуденного солнца, от ярких золотых бликов на мелкой ряби изумрудного моря, и мои сухие губы беззвучно просили остаться здесь навсегда и никогда-никогда не возвращаться в темную и мрачную реальность нашего московского лета. Макс улыбался, и его пальцы продолжали гладить меня по раскаленной коже, но глаза его были серьезны, и он едва заметно качал головой: «Нет, это невозможно».

Почему это невозможно — я не понимала, и вопрос этот сводил меня с ума. Почему нам непременно надо жить тяжело, если счастье всегда так рядом, и достаточно никогда больше не подниматься на трап самолета, и это море и солнце останутся с нами навсегда?

«Нет, — говорили его глаза. — Так только кажется. Все это нереально. Не-реально…»

Я открыла глаза и поняла, что реальность сегодня, и правда, была немного другой. Солнце светило уже вовсю, пылая высоко над крышей соседского дома, из чего я заключила, что проспала как минимум до полудня. Робкий московский ветер чуть шевелил тонкую занавеску, оставляя тросы за окном неподвижными. Я сконцентрировалась на тросах, испепеляя их взглядом и пытаясь нащупать внутри себя обжигающий меня вчера очаг страха, но его там больше не было.

Вскочив одним прыжком с кровати, я поняла, что полностью выздоровела и полна свежести и бодрости.

Сон не желал уходить совсем, и у меня было странное чувство, что Макс где-то совсем близко, я даже оглянулась, но меня это не беспокоило, а наоборот, придавало сил. Запев утреннюю песню, я пошлепала босыми ногами в сторону гостиной. Макс шел рядом.

Моя послушная подопечная уже сидела там. Деловито соскребая варенье со стенок банки, она листала подобранный нами на днях на какой-то из детских площадок комикс.

— Привет! — сказала я бодро и подмигнула.

— Привет.

— Как дела?

Даша подняла на меня свои не по-детски красивые глазищи и грустно сказала:

— Я соскучилась по папе.

— Радость моя! Как мы в этом с тобой солидарны, ты даже не представляешь! Я тоже ТАК соскучилась по твоему папе! И знаешь что? Мы с тобой сегодня придумаем план, как его найти и найдем! Угу?

Даша кивнула:

— А почему папа не едет за нами?

Вопрос был неправильный. Почему Макс за нами не едет — думать было страшно. А от страха я вчера уже заболела, упала в обморок на улице, и продолжать в этом духе не видела никакого смысла.

Похоже, пришла я к выводу, наше месторасположение было ни бандитам, ни милиции неизвестно, иначе они бы уже сюда нагрянули, а, следовательно, в квартире на Староконюшенном мы находились в относительной безопасности. И это уже хорошее начало!

Соорудив нам несложный, но по-русски питательный завтрак из оставленных Светланой продуктов, я уговорила Дарью посмотреть мультфильм, а сама заняла наблюдательный пост на балконе (именно том, под которым болталась люлька) и предалась размышлениям. Размышления выходили медленно и сложно, словно каменный цветок у нерадивого мастера. Особенно мешала люлька, которая привезла этой ночью ко мне моего Макса. Я все время поглядывала на тросы, не едет ли на самом деле Макс, а периодически даже вставала с пола, чтобы перевеситься через перила и обозреть двор — нет ли там Макса на белом коне.

Макса не было ни во дворе, ни в люльке, но радовало то, что и подозрительно припаркованных джипов, и якобы бесцельно прогуливающихся милиционеров нигде тоже не было видно.

Я стряхнула с себя сонное наваждение и вернулась к реальности. Надо все-таки что-то делать. Сигареты и продукты опять кончались, да и денег оставалось уже не так много. Соблазнительным планом было оплатить квартиру еще на неделю, закупить еды и выпивки и забаррикадироваться в неизвестном моим преследователям тихом и добром Староконюшенном. Но я решительно отбросила желание поддаться этой слабости. Во-первых, такой план не привел бы ни к чему иному кроме отсрочки принятия какого-то решения максимум еще на неделю. Во-вторых, в голове постоянно крутились слова Денисова: пока Макс не знает, что мы с Дашей на свободе, а не у Саши, он не может действовать, а тем временем драгоценные дни, когда сделки, лишающие его всей собственности, еще могут быть расторгнуты, истекают. Сколько именно их у Макса было, я так от Денисова и не добилась, но по-любому выходило, что немногим больше недели, а сегодня была как раз ровно неделя с того незадачливого дня, как мы поехали к нему домой, и я убежала с его дочкой.