Дальнейшие отснятые материалы были из студгородка, последние часы Народной Республики Рок-н-Ролла. Никакой одной атаки, как в Аттике, вместо неё разбросанное всенощное распространение человеческого хаоса, произвольная пальба, слезоточивый газ сверху, пылают машины и дома, любой — вероятный противник, слишком много такого в темноте, когда отрубили электропитание, вместе с водоснабжением. Смог был, но ни луны, ни света звёзд. Однако в трейлере, запаркованном на задворках корпуса Киноискусств, имелся генератор «Моул-Ричардсон серия 700», в более-менее рабочем состоянии, хотя когда у него для работы появился хоть какой-то свет, Млат не смог не залезть в движок, подкрутить холостой ход, порегулировать момент зажигания и прочую парашу. Из тьмы стали осторожно собираться незнакомые люди. Из-за миль далека, со стадиона в Анахайме долетали раскаты концерта «Голубого привета». Бригаде «24квс» казалось, что вчера настал конец света, они видели, чем можно поживиться на щедро снабжаемом Факультете киноискусств, легендарные «Эклеры», просто почасовая аренда коих означала бы недели драчек, панорамные гидравлические головки «Миллер», камеры «Фэстакс» с вращающейся призмой для замедленной съёмки, бинарные люксметры Норвуда, наконец-то производство с крупными ценниками, как они мечтали, и надо же всему этому случиться в такую ночь в западне и без будущего.

Они всё это высветили, софитами и светильниками, взяв самую быструю плёнку, что нашли, заначку «7242» из холодильника Киноискусств, и распахнув до предела апертуру, поэтому глубины, какой хотелось бы Дице, там не было, однако она, ДЛ и Прерия сидели предгипнотично пред кадрами снижающихся вертолётов, танцующих деток, настроенных на одну радиостанцию, крысиного роя наступающих войск в камуфляже и с зачернёнными лицами, внезапно пойманными лучами дуговых ламп, которые они тут же расстреляли, как и предсказывал Хауи, но камера ни на миг не отшатнулась — она противостояла всему, что ей попадалось, а часто и шла навстречу.

— Её ж могли убить, — закричала Прерия.

— Ага, — согласно ответили Дица и ДЛ.

К утру — десятки травм, сотни арестов, о потерях не сообщалось, но кучка людей потерялась. В те дни ещё неслыханно было, чтобы какое бы то ни было Североамериканское ведомство убивало своих сограждан, а потом об этом лгало. Поэтому тайна пребывала, замёрзшая во времени, где-то за пределами юношеских отсутствий, наверняка обречённых быть временными, однако ещё шажок — и плановая жестокость. Если брать всё по отдельности, в конце концов, с учётом данных об отсеве и миграционных предпочтений того времени, каждый случай можно было объяснить, и не прибегая ни к чему жутче стремления к безопасности. На своей пресс-конференции Бирк Вонд с юмором назвал это «восхищением». Пресмыкаясь, пялясь снизу вверх на молнию его ширинки, присутствующие лизоблюды прессы вслух интересовались, куда, по его мнению, если можно осведомиться, м-р Вонд, сэр, могли подеваться пропавшие студенты. Бирк отвечал:

— Ну так в подполье, само собой. Таково наше допущение, во всяком случае, судя по всему, что нам о них известно — что они скрылись в подполье. — Должно быть, внедрился и кто-то из радикальной прессы.

— В смысле — они пустились в бега? Выписаны ли на них ордера? Почему никто из них не фигурирует в федеральных списках скрывающихся от правосудия? — Журналиста увела свора тяжеловесов в цивильном, а Бирк Вонд добродушно повторил, и софиты весело танцевали на его линзах и оправах:

— Подполье, хм? Нисхищение. Да, господин в костюме и при галстуке?

Ранее, пока все новостийные ищейки ещё были у главных ворот на другой стороне студгородка, занимались съёмкой миленьких студенточек в мини-юбках, которых винтили штурмовики в боевой выкладке, где повсюду возникал мотив кожи, никто не обратил внимания на небольшую колонну грузовиков серо-полевой расцветки, наглухо закрытых, немаркированных, что выехала с задворок, даже не остановившись у блокпоста на проверку. Пробравшись по сложному комплексу съездов с трасс, переходных путей в узлах развязок и подозрительно аккуратных просёлков, грузовики со временем выехали на малоизвестную и лишь конфиденциально езженную ФОБЭС, сиречь Федеральную ОБъездную Эвакуационную Систему, что пролегала вдоль гребня Прибрежного хребта на север в бессолнечном прохладном свете, под камуфляжными сетями и погодоустойчивой полимерной плёнкой. То был сумрачный тоннель, тянувшийся на сотни миль, зачатый в начале шестидесятых как одноразовое шоссе, которое использоваться будет — на полную свою мощность — лишь единожды.

Пункт назначения автоколонны лежал во многих часах к северу, во влажной и уединённой долине, где располагался старый экспериментальный пункт ВВС по разгону тумана, позднее же, до апокалиптическом пышности стратегического «мышления» в эпоху Кеннеди, он оказался увязшим — и без ядерных боеголовок — в банальнейших ужасах Вьетнама, предназначенным для временного содержания до полумиллиона городских эвакуантов в случае, скажем, гм, какой-нибудь городской эвакуации. Несколько десятков жилых блоков, как образцовые жилища на краю недавно нарезанной территории, возвели только для того, чтобы дать посетителям ощущение от замысла — всё уставные произведения Инженерных войск, некоторые квартиры в них предназначены для семейного проживания, как это словосочетание тогда понималось, кое-какие бараки — для одиночных мужчин, женщин, мальчиков и девочек, чьи семейства по-прежнему могут быть «временно не подающими о себе сведений». Имелись столовая, туалетные и душевые удобства, бассейн и столы для пинг-понга, кинопроектор, ромб для софтбола, баскетбольная площадка. Повсюду протекала вода, драным силуэтом до самых хребтов и за них громоздились секвойи и ситхинская ель, а ещё дальше, почти круглый год, от побережья строем маршировали серые полки туч.

ДЛ тем временем завалилась обратно в Беркли, в мастерскую у Сан-Пабло, с Хауи и Млатом, либо преданными ей до конца, либо просто в шоке, тащились за ней замыкающими, и они обнаружили, что, кроме них, в «24квс», считай, никого и не осталось. ДЛ к тому времени спятила уже до того, что что в половине случаев не понимала, кто рядом, а кто нет. Это, вкупе с перезвоном, далеко внутри ушей, и светом, тлевшим по краям всего, ясные сигналы встать на паузу, сообщение воспоследует.

Некоторое время у них заняло только выяснить, куда подевалась Френези. Поступали сообщения от людей, видевших, как её увозили автоколонной, кое-кто пытался следить с ней, но всякий раз въезжал в причудливую сеть переходных путей, где какую бы комбинацию ни выбирали, всё равно доступ им не давался. Но они слышали и замечали краем глаза, где-то на местности выше, старую трассу ФОБЭС, тут и там дефекты в её камуфляже, серые колонны и ограждения, руины Камелота. По всей улице свободно продавались карты, немногие друг с другом совпадали, но ни одна не приводила слишком подробных деталей того, что располагается в рваном многоугольнике в конце засекреченной трассы, помеченном лишь легендой «Резервация национальной безопасности».

ДЛ с парнями взяли флагман автопарка «24квс», «шеви-номад» 57-го года, полноприводный, поднятый фута на два и снабжённый большими шинами высокой проходимости, защитными брусьями и лебёдками спереди и сзади. Примерно когда выехали на мост Ричмонд — Сан-Рафаэль, закапал дождик, и они двинули на Сан-Рафаэль преждевременно тёмным и затуманенным часом пик, все восемь или десять полос в султанах выхлопа, поникших, словно хвосты какого-то вялого табуна. Вела машину ДЛ, яркие волосы её ограничены нетуго сплетённой оливковой сеткой, прокладывая борозду вперёд во влажных сумерках конца смены, сидя ровно в невозмутимой дозируемой ярости, держа в центре и фокусе образ врага, Бирка Вонда, и той женщины, которую он похитил, — ибо Френези никак не могла поехать с ним по собственной воле, нет, этот мудак легавый хотел её, поэтому решил, что просто возьмёт да и возьмёт её, допуская, что никто с этим ничего не поделает. Что ж, Бирк, прошу прощения, капитан, но вот представь-ка.