— Спасибо, — пожал, точнее, подал ему руку Борис Арбов. — Я так и не понял, для чего сделали это со мной ваши агрегаты, но не суть.

— Я тоже не понял, — ответил управляющий. — Видимо, действительно, что-то есть такое, что важнее или же глубже любого «для чего». Я всегда догадывался.

Отец Арбова жестом попросил его наклониться, прошептал на ухо:

— Будет боль? Я буду страдать?

Управляющий тут же выпрямился.

— Да-да, вы не знаете, — извинился отец Арбова, — я понимаю.

Снова жестом попросил его нагнуться, снова на ухо, но у него получилось вдруг громко:

— То счастье, что не связано, во всяком случае, напрочь с воплощением мечты, исполнением желания, почему вы не можете дать им его?

Лидия нагнала управляющего сразу же, как он вышел из зала ресторанчика, в коридоре.

— Управляющий, Арсений, впрочем, не важно. Я понимаю, что есть законы, которые даже ваша аппаратура не может нарушать или не может нарушать долго, но…

— Что вам угодно? — перебил ее управляющий.

— Можно мне вместо Бориса Арбова?

— То есть? — опешил управляющий, но взяв себя в руки, начал:

— Вы, кажется, намереваетесь стать современной Алкестой? Надо полагать, сейчас начнется декламация. Если вы, Лидия, не готовы наизусть, у нас в библиотеке есть текст, я распоряжусь, вам принесут в номер.

— Я хочу стать «ручкой» от вашего «синтезатора добра», — не дослушала его Лидия. — Той самой, что пока что так и не выросла. Вы же, в случае ее появления, обещали повернуть ее в нужную сторону.

— Так вы еще и подслушиваете?! Если б мы знали на стадии отбора.

— Я хочу, чтобы Борис Арбов был! — сказала Лидия.

— Я тоже этого хотел бы. Вы сейчас под впечатлением минуты, пусть это лучшая ваша минута, но вы не знаете, как слово ваше отзовется в этих стенах, и я не знаю. Вы понимаете, чем рискуете? — перевел дыхание. — Лидия, неужели вы так пытаетесь перепрыгнуть через отсутствие смысла?

Уже у себя в номере она поняла: отказавшись совершить эту мену , аттракцион войдет в ступор, потому что он по своей сути должен умножать добро, служить умножению, а он отказался. Согласившись за-ради умножения добра взять Лидию вместо отца Арбова, он вступает в противоречие с собственной сутью и ломается, перегорает. Вот! Ее шанс победить сверхцивилизацию, сорвать этот их эксперимент, идущий третий век уже как, защитить человечество от Контакта, от навязанного добра, ненавязчивого его улучшения садовником из дальнего космоса. Она нашла!

Но… то, что минуту назад было чисто и искренно, перестало быть таковым. И порыв пойти туда вместо Бориса Арбова обернулся каким-то… чуть ли не лицемерием (?), потерял что-то такое, быть может, главное… И стало страшно и жалко себя. Нет, она не отступится. Она знает, чего ради! Но теперь это только тактика, расчет, борьба… самолюбие, может (она не смогла здесь обмануть саму себя до конца). Ну и еще азарт. Она ставит на кон саму себя.

Два столетия аттракционы этого отеля испытывали человека, теперь впервые человек испытает их… На прочность, на вшивость, на логику. Интересно, понравится ли сверхцивилизации такой Контакт?

А вот с Ветфельдом она просчиталась. Думала, по его реакции поймет — жертва он или соучастник. А теперь гадай, то ли он действительно, как полагается порядочному человеку, не открывал ее папку, то ли, заранее зная ее содержание, отдал с самым невинным видом. Равновероятность обоих вариантов. Сама виновата, дурочка. Неужели человек, работающий на них, так убедительно убивающийся над Марией Кляйн, выдаст себя из-за какой-то папочки? А вот она себя выдала и с потрохами. Они знают, что она знает, и в любой момент надо ждать удара. Что же, будет ждать.

Никто не станет ее убивать, разумеется. Они же добрее, гуманнее нас, это мы уже выяснили, но сделать так, что ее задержит полиция до выяснения обстоятельств или психиатричка (такой вариант предпочтительнее, ибо нет процессуальных сроков). А что, у чехов наверняка вполне гуманная психиатрия западного образца.

Но пока она на свободе и душевно здорова, она проведет свое испытание и сорвет Контакт. «Вы слышите меня, карусельки, аттракционы, синтезаторы, как вас там?!» — Лидия прокричала в потолок своей комнаты.

А к удару она готова, выдержит и какие-нибудь внутренние голос и жуткую какую-нибудь галлюцинацию — она же будет знать, что это и откуда. Последует тогдашнему совету управляющего не торопиться сходить с ума.

Наутро Ветфельд снова нашел забытую Лидией папку.

— Зачем вы делитесь со мною, Лидия? — Это демонстративное «вы» Арбова. — Вы же считаете меня чуть ли не вашим противником, насколько я понял. А эта ваша идея вызвать сюда Марию Кляйн. Если бы вы хотели вызвать дух Марии Кляйн, наверное, это было бы несколько более рационально. С какой стати она поедет сюда? Сочтет вас истеричной, может быть, сумасшедшей, и всё.

— Я понимаю, Семен, тебе не терпится побыстрее отделаться от меня и вернуться к отцу. Я всё понимаю. Но одно только слово насчет Ветфельда, это важно, важнее, чем мне показалось вначале.

— После того, как я услышал твой вчерашний разговор с управляющим…

— Как?

— Отель крошечный, и когда стоишь ждёшь лифта, слышно, что говорят в коридоре. Хорошо еще, что отец не разобрал. Так вот, после того, что я услышал, я не могу игнорировать тебя или же относиться к тебе как к врагу.

— А вот здесь вы, кажется, торопитесь, Арбов.

— Но прошу тебя… эти стены действительно могут поймать на слове, Лидия. Да ты и сама знаешь, — попытка паузы. — Мне очень, неимоверно, чудовищно трудно просить тебя, Лидия, не делать этого, но отец, если бы он услышал вчера, запретил бы тебе куда как в более резких выражениях.

Она поцеловала его. Он ответил. Поцелуй получился страстным. Тут же отошли друг от друга.

Лидия спускалась по лестнице, а Ветфельд поднимался, в руках держал ее папку.

— Представляете, опять. — Он протянул ей ее файловую папку в черной обложке, не слишком пухлую.

— Спасибо. — Лидия не стала переигрывать, изображать, что несказанно счастлива держать ее в руках снова.

— Как ни странно, но я и на этот раз ее не читал. — Ветфельд сказал мягко, с улыбкой, его вчерашняя обида на ее, видимо, случайно сорвавшуюся с языка бестактность, показалась ему чрезмерной, и сейчас он мирился с Лидией.

Вообще как-то странно, Лидия вдруг стала враждебной, не всегда даже маскирует, Арбов в последнее время избегает его. А он-то думал, что их дружба продолжится и после отеля. Да, конечно, Арбова можно понять, он прощается с отцом. И у Лидии психика перегружена. А у самого Ветфельда разве нет? Сколько бы он ни считал себя свободным от Контакта и от обещанного счастья. Неужели они сочли это счастьем для Арбова — обрести отца на две недели, а затем вновь вся эта мука утраты? С чего мы вообще решили, что они хотят нам добра? Всё это и в самом деле похоже на какой-то эксперимент. Они моделируют ситуации. Да! Можно хотеть нам добра и в то же время ставить над нами опыты. Как эта мысль не пришла раньше!