Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, Теологос пошел бы в атаку и без нее.
12.50. ЛКР «Фрунзе», боевой информационный пост
Иван Ренгартен хватается за голову:
– Рано!
Итальянцы могут отвлечься от линейного крейсера. Они могут надеяться на свою броню. Вот если бы на десять минут позже…
Но сделать ничего нельзя. Общее руководство боем за греками. А по трансляции гремит голос помполита:
– Сейчас мы прикрываем атаку наших греческих друзей.
Тяжелый толчок. Первый залп только носовыми – пошел!
Голос Косыгина:
– Затопить отсек… Как невозможно? Масло?!
На схеме противоторпедной защиты, еще американской, написано: «Void». Значит, там должно быть пусто, но столетия назад, до войны, начсвязи обнаружил возможность разжиться пятьюистами тоннами американского моторного масла для «сверчков». Почти бесплатно.
Кто сказал, что в Штатах нет воровства и бюрократии? Правильная подпись и печать – и моторы поставлены Советскому Союзу вместе с некоторым запасом масла. Тоже новейшего и тоже секретного. Для изучения хватило бы и бочки, но какой старпом откажется обеспечить корабль изрядным запасом чего-нибудь полезного, да за счет управления информации? Что до кап-три Ренгартена, тот был откровенно рад, что поставка будет объемной.
– Когда советские моряки тащат одну-две бочки масла – это американцам подозрительно. Где и чем русские разжились? Когда принимают двадцать пять вагонов – все нормально, идут поставки…
Теперь эти поставки сбили схему контрзатоплений. Словно у рояля под клавишу грецкий орех подсунули. Сыграли как-то такую шутку в кают-компании… Теперь приходится играть тему ровного киля без «до» первой октавы. А впереди светят пробоины в поясе и торпедные атаки итальянских эсминцев.
– Приказываю: выкачать масло за борт.
Михаил Николаевич не успевает пожалеть, что не сдал масло на склад в Салониках – а ведь мог, времени бы хватило. Это не деревянную палубу снимать, достаточно подогнать к борту любую нефтеналивную посудину и задать осушительным насосам полную мощность… Личный состав от подготовки к бою совершенно не отвлекает.
Накатывается новая волна повреждений. Вот стрингеры звенят, что гусли – очередной тяжелый снаряд пробил защиту буля, ударил в броневой пояс.
– Доклад!
Пояс выдержал.
За кораблем стелется жирная полоса драгоценного масла. Со стороны кажется, будто это последствия попадания.
Теперь Теологос видит поле боя целиком – и своих, и чужих.
Ближе всего – «Фрунзе», крейсер посрамляет всякий материализм, выжимает на узел меньше паспортных двадцать восьми, несмотря на пожары, прибавившуюся осадку и грязный жирный след за кормой. У них там что, котлы и турбины в партии состоят?
Крейсер мчится вперед, точно на таран! Вражеским линкорам не до эсминцев: уже и средний калибр гремит по обезумевшему русскому кораблю.
Да и далеко они. Двадцать миль под чужим огнем – многовато, можно до рубежа атаки и не дожить. Тем более, появления греческого отряда ждали, и навстречу выдвигаются четыре эсминца типа «сольдати». Послабей «Георга» с «Ольгой», погрозней пожилых «Аэтосов».
Красивые корабли! Дымоводы от котлов собраны в одну трубу, та лихо заломлена назад, четыре орудия собраны в двухорудийных башнях, одна на носу, другая на корме. Во всем облике стремительность, так это и есть самые быстрые эсминцы Италии, если считать не узлы по справочнику, что выжаты на испытаниях, а те, что виданы в море, в бою. Драться с ними можно, прорваться мимо них к линкорам нечего и думать, зато до крейсеров всего десять миль. Можно пускать торпеды, дойдут. Если бы целью было напугать, заставить сломать строй, Теологос так бы и поступил, но его атака – часть главного удара. А потому цель – подранок, «Тренто». Ему отбиваться нечем, значит, достаточно выдержать огонь идущего рядом «Триесте» – и надеяться, что-то из больших может отвлечься от русских, выскажет неодобрение главным калибром…
Даже если удастся на пять минут отвлечь от «Фрунзе» восьмидюймовки «Больцано» – риск оправдан.
Теологос опустил бинокль.
– Приказ по отряду. Атаковать крейсер «Тренто», имея следующее построение…
Тонкий корпус эсминца дрожит в предвкушении решительного боя, турбина выдает полные обороты. На мачту взлетает сигнал – ради славы. Теологос всегда мечтал остаться в истории рядом с доном Хуаном Австрийским, Тегетгофом, Нельсоном, Того. Поначалу подумывал обокрасть двух последних, поднять: «Отечество ожидает, что каждый исполнит свой долг». Холодно так, чисто по-британски… Не для греков.
Спасибо русским, надоумили – сыграв гимн его Родины. Теперь флаги, что вьются на мачте эсминца, повторяют одну из строчек гимна. Так – правильней. Британский сигнал никто не стал бы дублировать, а теперь флаги вьются над каждым кораблем.
«Свобода или смерть!»
Эсминцы разбрасывают из-под острых носов пену, на палубах ворочаются многотрубные торпедные аппараты, чехлы с орудий сняты уже давно.
Русские и итальянцы воюют почти полчаса. По меркам сорокового года – вечность. Пора и грекам показать, на что они способны.
От аэродрома до моря – едва три десятка километров, «Фрунзе» своими аэродинамическими снарядами дотянулся бы. Поле уставлено самолетами. На небольшой площадке собрались четыре эскадрильи – чуть не половина всей греческой авиации. Здесь и свежие, не успевшие схватиться с врагом, части – и те, кто только что вел бой над Афинами. Второй вылет будут делать отсюда. Сейчас они стоят у своих машин: у тяжелых, точно им фюзеляж топором рубили, «Бленхеймов», у остроносых, по-истребительному зализанных «Бэттлов». Те самые самолеты, что летом не смогли отстоять Францию, осыпались с неба, как лепестки с отцветших яблонь Фландрии…
Пока к самолетам подвешивают бомбы, пока заряжают пулеметы, есть время выкурить сигарету, сказать пару слов тем, кто не был в бою. Вот делится соображениями пилот двухмоторного бомбардирощика:
– Они от бомб уворачиваются, – говорит, – и ловко. Держишь курс, бомбардир бросает серию, большой палец кверху показывает: мол, хорошо пошли! Так итальянец, сволочь, руль перекладывает. Пока бомба с трех тысяч падает, даже линкор от нее увернется, хоть он и здоровый. И из «минизини» лупит так, что только держись, но мы все целы. Дырки в плоскостях не в счет… Сейчас еще разок попробуем. Как, бомбардир?