Миссулы во время последней поездки и спрятанная в жестяной банке у посадочной полосы. Все остальное, что она считает своим, осталось во флигеле за домом Уоллеса. Элегантная одежда и драгоценности миссис Баркли Маккуин не имеют к ней никакого отношения. Луна выписывает ее тень, окрашивает в синий дорогу ранчо, крылья «Стирмана». Она боялась, Баркли мог как-то вывести его из строя, готовилась идти по горам, но после того, как она заливает масло и чистит свечи зажигания, двигатель сразу заводится. Обнаружив наполовину полный бензобак, она дрожит от негодования и стыда. Он был так уверен, что она его не ослушается.

Ей хотелось бы полететь в Миссулу, к Калебу, к своему флигелю. Хотелось бы пойти к мисс Долли, к миссис Ву. Но слишком легкомысленно надеяться на то, что никто на ранчо не услышит, как взлетает аэроплан, что кого-то обманет ее записка. В Миссуле ее найдут еще до полудня. Валкий пробег по ухабистой земле в темноте, взлет. Мэриен накреняется над залитыми лунным светом деревьями, поворачивает на северо-запад. Небо все еще ясное, хотя ее не остановили бы даже самые плотные облака. Пролетая над темным блеском озера, она снимает обручальное кольцо и бросает его вниз.

– Он не знает о ребенке? – спрашивает Джейми, выслушав рассказ Мэриен.

Когда закончилось топливо, она посадила аэроплан в глуши, как могла, прикрыла его, загнав нос между деревьями, а затем прошла десять миль до ближайшего города. Там она ни с кем не заговаривала, кроме скучающего вокзального служащего, продавшего ей билет на поезд в один конец до Бойсе. Сошла с поезда через две остановки и купила билет до Сан-Франциско, повторила уловку еще раз и наконец доехала до Ванкувера.

– Нет, – отвечает она Джейми.

– И не знает, куда ты бежала?

– Я не говорила ему и почти уверена, он не знает, что я привезла тебя сюда. Он бы только позлорадствовал. И тем не менее рано или поздно он может появиться. Боюсь, так и будет, но делать нечего. Если он придет, просто скажи, не знаешь, мол, куда я уехала, будет правда.

– Я его не боюсь.

– А стоило бы. Прости, Джейми. Я виновата.

Они гуляют возле парка Оппенхеймер. На бейсбольной площадке тренируется команда японцев.

– Они лучше всех в городе, – хвалит Джейми. – Если останешься, сходим на игру. Туда все придут.

– Я не могу остаться надолго. Обещаешь быть осторожным?

– А что Баркли может у меня взять? У меня ничего нет.

– Ты же знаешь, дело не в том, что он что-то возьмет. Я всегда боялась именно этого.

– М-да, не надо было тебе оставаться с ним из-за меня.

– Не из-за тебя. Меня будто парализовало.

– А что тебя вернуло к жизни?

– Беременность.

Он помялся.

– Мне нельзя ребенка, – резко говорит Мэриен. – Он навечно привяжет меня к Баркли. Он бы добился своего, даже если бы каким-то чудом не узнал. А о том, чтобы передать ребенка в другую семью, и речи быть не может. Я не могу позволить ребенку гадать, кто его родители. Такой жизни я бы никому не пожелала.

– Нет. Я тоже.

Джейми ведет Мэриен в чайную. Она меняет тему разговора:

– Что ты решил насчет богемной жизни?

Официант приносит керамический чайник, две чашки без ручек.

– Не столько решил, сколько пребываю в состоянии постоянного компромисса.

– Чай какой-то зеленый. Что за компромисс?

– Попробуй. Вкусно. Компромисс в том, что я живу день за днем, не принимая судьбоносных решений.

«Живи каждый день», – сказала ему Джудит, когда он поделился с ней своими тревогами. Она сидела голая на матрасе, курила сигарету и пожала голыми плечами, не понимая причин его тревоги. «Ничего не решай». Он еще ничего не рассказал Мэриен про Джудит, которую отчаянно вожделеет и любит. Его подруга сестре не понравится, она решит, та много о себе возомнила и поглощена собой, а Джейми не уверен, что хочет биться над вопросом, права ли она.

– Разве это компромисс? – спрашивает Мэриен. – Немножко похоже на отсрочивание. Ты ведь не думаешь возвращаться к прежнему?

– Нет, – задумчиво отвечает Джейми, – но тревога все время в глубине сознания. Наверное, такое состояние тормозит. В любом случае я сосредоточился на живописи. Кое-что удалось продать на клубных выставках. А еще есть один фотограф, Флавиан, из Бельгии, так он открыл галерею и хочет продавать мои работы.

– Здорово. – Мэриен смотрит в чашку с чаем. – На вкус как растение.

– Чай и есть растение.

– Если продашь еще пару работ, сможешь сменить жилье? Нынешнее смахивает на клоповник.

– В общем-то клоповник и есть, но я не знаю, куда деваться, вот в чем проблема. Можно остаться и немного сэкономить. Так я могу платить и за общую мастерскую.

– Мы можем туда сходить? Я хочу посмотреть твои работы.

– Вечером сходим. – Джейми наклоняется и понижает голос: – Но, Мэриен, что ты собираешься делать?

– Я не могу его оставить, – повторяет она. – Я бы обратилась к мисс Долли, там есть женщина, она может помочь, но Баркли вычислит меня за секунду. Поэтому решила поспрашивать в борделях тут, в конце концов кто-нибудь должен сказать, куда пойти.

Думая о Баркли, Джейми испытывает то же бешенство, что и много лет назад, когда чуть не убил мальчишку, кидавшего камни в собаку. Бешенство, естественно, только у него в голове, в теле, но кажется намного больше и сильнее, стихией, которая в состоянии прорвать его изнутри. Он представляет, как Мэриен стучится в дверь публичного дома, как ее посылают к какому-то врачу с дурной репутацией. Темная комната, поднос со ржавыми инструментами.

– Баркли убил бы тебя, если бы узнал.

– Вряд ли. Но даже если бы мне сказали, что, несомненно, убьет, это ничего не изменило бы.

Что он может ей предложить? Джейми совершенно не разбирается в том, чем женщины занимаются тайком от мужчин. Вспоминает проститутку из Газового квартала и не представляет, как спросить у нее, который час, не говоря уже о просьбе помочь сестре с абортом. Джудит может знать, но вряд ли сохранит тайну. Потом ассоциация подключает другой участок мозга, с такой силой, что ощущение в полном смысле физическое.

– Я знаю кое-кого… – он осекается. Разве знает? Знает совсем немного, но полагает, она толкова, сострадательна и компетентна в таких вопросах. Но если она отшвырнет Мэриен? Тогда Мэриен вернется к тому, что и так собиралась сделать. А если она подставит Мэриен и ту арестуют? Нет, не подставит. Кажется, в этом он может быть уверен. – Тебе надо в Сиэтл. Я там знаю кое-кого, кто, возможно, сможет тебе помочь. Лучше, чем не знать никого.

Мэриен поездом едет в Сиэтл. На ней обычное платье, купленное именно из-за его обычности, обычная шляпка, прикрывающая короткие волосы, простые туфли. У нее новый чемодан, где еще один комплект такой маскировки, но и старая одежда – талисман, залог того, что скоро она опять станет собой. Поселяясь в гостинице, она представляется другим именем: на свет является миссис Джейн Смит.

– Ты точно как на портрете, – говорит миссис Фэи.

Они сидят в бистро в центре города.

– Портрете?

– Джейми нарисовал тебя для нас. Я сохранила. Завтра принесу показать. Джейми рисовал по памяти, невероятно, особенно теперь, когда я вижу, насколько он хорош. – Миссис Фэи кладет ладонь на руку Мэриен: – Я очень рада с тобой познакомиться, хоть и не при самых благоприятных обстоятельствах, жаль. Не знаю, как Джейми понял, что нужно обратиться ко мне. Я помогала другим девушкам в подобных ситуациях, но точно не упоминала об этом в разговорах с ним. У него, должно быть, хорошая интуиция.

– Обычно да, и он обожал вас и ваших дочерей.

Миссис Фэи, может быть, не услышав имени мужа, улыбается и отпускает руку Мэриен.

– Особенно они подружились с Сарой. – Она размешивает в кофе сахар. – Я бы хотела, чтобы вы познакомились, но, может быть, сейчас не лучшее время. Как Джейми? Он ничего не рассказал о себе в письме. Я думала, что он в университете Монтаны, но почтовый штемпель из Ванкувера.

– У него все хорошо. – Мэриен колеблется, раздумывая, не сочтет ли элегантная женщина, так изящно поднимающая за ручку чашку кофе, жизнь Джейми странной, не разочаруется ли она. – Он пытается стать художником.

Миссис Фэи сияет:

– О, как я рада! У него, судя по всему, необыкновенный талант. Надеюсь, когда-нибудь он прославится. Нет, я неправильно выразилась. Надеюсь, он реализуется.

– Я тоже.

Женщина смотрит