Не я ли привела эту тварь в наш дом? Быть может, это не она убила меня, явившись в картах. Быть может, я и так должна была умереть, и пустота, которая осталась бы после меня, нашла, чем себя заполнить. Другим чудовищем, жаждущим превосходства и контроля. В другой шкуре, с другими силами и слабостями. Но все равно чудовищем.

Но Маргарет не смотрит на меня как на чудовище. Она протягивает руку, чтобы погладить мою призрачную щеку, и ее пальцы проходят сквозь меня. Она улыбается, и я вижу улыбку Миклоша: коварную, добрую, улыбку во все зубы. Порывшись глубоко у себя в горле, она вытаскивает одно-единственное, так редко звучавшее слово:

– Мама.

– Я здесь, – отзываюсь я. – Я все исправлю.

Она энергично мотает головой, а потом кивает на дверь. Улыбается мне своей коварной улыбкой, прежде чем взять метлу. Все ее манеры резко меняются, и из дикого, но прекрасного существа она превращается в бесформенную тягловую лошадь и принимается мести пол, бормоча что-то про себя. И тут в дверях я вижу фигуру.

С каждым днем она становится все меньше похожа на пожилую женщину. Ее кожа остается на месте, но под ней то и дело что-то шевелится и вздувается, будто смотришь на мешок, полный кошек. Я вижу, как эта тварь держит руку у себя на шее, как что-то упорно рвется оттуда на свободу. На мгновение она отнимает пальцы от горла, и на пол выкатывается жирная ворона. Она тянется, чтобы ее подобрать, но Маргарет отметает птицу метлой, продолжая бормотать. Ворона катится по полу, возмущенно хлопая крыльями. Будь у меня легкие, я бы рассмеялась.

Я в ужасе наблюдаю, как тварь подступает все ближе к Маргарет. Она убирает руки от раны на шее, и еще несколько птиц вываливаются наружу и принимаются кружить вокруг нее. Тварь тянет лапы к моей дочери и…

– Grand-mère?

Она оборачивается, снова зажимая шею.

В дверном проеме стоит Элеанор. Она изменилась. Стала как будто старше с тех пор, как я видела ее в последний раз. На ней серое шелковое платье. Волосы заколоты жемчужными гребнями. Словно снег, падающий в море. Похожа на ведьму. Эта тварь изменила ее; она стала сильнее, крепче, поняла, на что она способна. Я так долго пыталась держать ее подальше от всего этого. Теперь мне страшно подумать, что она будет делать.

– Моя дорогая, – говорит тварь, – я немного занята.

– Grand-mère, твоя шея так и не зажила, – говорит Элеанор. – Прошу, позволь мне тебе помочь.

Тварь явно успокаивается. Присутствие Элеанор согревает ее. Я в ужасе думаю: а ведь она любит эту девочку.

– О, моя дорогая, – говорит она. – Я в порядке, прошу, не беспокойся.

– Тебе что-нибудь нужно? Скажи, и я все достану. Тебе лучше подняться наверх, прилечь.

Элеанор контролирует ее, проносится у меня в голове. Нет, не силой. Но она направляет тварь туда, куда нужно ей.

– Хорошо, как скажешь. – Тварь бросает на Маргарет последний злобный взгляд, а потом поворачивается к выходу. Зажимая дыру в шее, другой рукой она берет Элеанор под руку.

Они убили моего сына. Выгнали мужа из его собственного дома. Но, взглянув на Маргарет, я вижу, что она спокойна, она словно даже не заметила, как они вышли. Маргарет напевает мелодию. Я узнаю ее: это песня, которую я пела ей в детстве: «Пусть превращусь я в пепел или пыль…»

Закончив подметать, Маргарет принимается за приготовление ужина. Я вижу, как она тянется к верхней полке и достает пузырек с ядовитым экстрактом змеиной лилии. Она разбавляет яд водой, капает немного на пластырь и, когда Элеанор снова появляется, протягивает ей квадратик, не переставая мычать мелодию. Элеанор кивает ей и прикладывает палец к губам. Тссс.

– Grand-mère, – кричит Элеанор. – Я сделаю тебе перевязку.

Маргарет смотрит в пустоту, где я обитаю.

– Предательница, – говорит она, поднимая брови и кивая в сторону Элеанор.

Предательница, да. Но наша предательница. Как бы мне хотелось подать внучке знак, что она не одинока.

Я жду, пока тварь ляжет спать, а потом крадусь через весь дом, сквозь слои прошлого и настоящего, к комнате Элеанор. С серьезным лицом она сжимает в руке коробок спичек. Я приглушаю свет ее лампы на прикроватной тумбочке, лишь на мгновение. Она вздрагивает и поднимает глаза.

– Кажется, я поняла, почему ты отослала меня, – говорит Элеанор. – Ты думала, я такая же, как она.

Я понимаю, что могу ей ответить. И делаю свет чуть ярче. Она кивает.

– Ты скучала по мне? – спрашивает она. – Пока меня не было?

Во всем мире не хватило бы света, чтобы выразить в ответе на этот вопрос всю глубину моих чувств.

Чтобы не шуметь, она начинает записывать вопросы в тетрадь и показывать на них пальцем. А я отвечаю при помощи лампы. Делаю свет ярче, если да. Тусклее, если нет.

Наконец она, конечно же, спрашивает меня об Артуре. Мертв ли он (да). Есть ли у него другие имена, был ли он привязан к этому месту (и нет, и да – зачем ей вообще это знать?). В конце концов, я уже не знаю, как отвечать на некоторые вопросы (например, как мне ответить, как далеко он может отлучаться, используя лишь слова «да» и «нет»?).

«Как мне снять с него проклятие?» – пишет она.

Честно, я никогда не собиралась этого делать. Я обещала ему, что отпущу его перед своей смертью, но на самом деле никогда не думала, что это правда случится, никогда даже не задумывалась, как все исправить. Я чувствую себя такой глупой. Я выключаю свет полностью, и мы некоторое время сидим молча в темноте.

«ЗАЧЕМ ТЫ СОТВОРИЛА С НИМ ТАКОЕ?» – пишет она с таким нажимом, что острие карандаша рвет бумагу насквозь. Я не могу ответить на этот вопрос при помощи «да» и «нет». Элеанор знает об этом. Просто хочет, чтобы я увидела, как она злится.

Я заставляю лампу мерцать. Это единственный ответ, который я могу дать ей. Потому что мне было одиноко в чужой стране с мужчиной, которого я почти не знала. Потому что я могла. Потому что тогда еще не знала, что такое любовь. Потому что моя сила требовала применения. Я столького не могу ей сказать, поэтому на мгновение переношу свою душу ей в голову, открываю ее рот и слышу призрак собственного голоса:

– Прости меня, Элеанор. Я очень, очень сожалею.

До званого вечера оставалось совсем немного времени, и миссис Ханнафин уже выполнила свою задачу: пригласила большую часть жителей к нам в дом на праздник. Всем было сказано, что мы с Рисом собираемся уехать в Европу вместе с grand-mère, чтобы учиться в Париже. Миссис Ханнафин всем рассказывала, как сильно при grand-mère изменился наш дом, какие прекрасные у нас угощения, какими вежливыми и почтительными мы все стали.

И вот, в назначенное время около сотни самых уважаемых жителей Уинтерпорта стали появляться на вершине холма. Музыканты, которых мы пригласили из нескольких городов, уже настраивали инструменты в гостиной. Grand-mère с важным видом вплыла в зал, огляделась и махнула им рукой.