– Что ж, тогда пусть Лоскир подойдет ко мне, – благосклонно сказал Урайн.

– Я? – переспросил Лоскир.

Урайн кивнул. Его рука, держащая нечто под полой плаща, подалась немного вперед.

Лоскир пожал плечами. – Меня что, собираются принести в жертву? – спросил он, ребячливо кривляясь.

– Не говори ерунды. Мне не нужны никакие жертвы. Ты будешь первым среди дионагганов, мой мальчик, – сказал Урайн и, приблизившись к хушаку почти вплотную, запечатлел на уже не мальчишеских и еще не мужских губах хушака поцелуй.

Лоскир стал лепетать что-то невразумительное о своей безграничной благодарности, Урайн вынул из-под плаща меч.

Короткий и с виду совершенно обыкновенный меч. Однако душе Лоскира этот клинок был во сто крат милее «облачного клинка» или Поющего Оружия. Это был один из мечей, обещанных Леворго своим несостоявшимся воспитанникам.

Еще пять мечей, сделанных Леворго для сынов Шара, висели в ножнах на левом боку властелина.

– А теперь ты, Шотор. Ты ведь согласен править миром вместе со мной? – Урайн улыбнулся. – Я завсегда, батя…

Все-таки вещный мир, при всех своих недостатках, имеет одно неоспоримое преимущество – здесь достаточно глупцов, чьи восхищенные глаза делают твое мнимое сияние и мнимое величие подлинными. Вот о чем подумал Урайн, искоса наблюдая за тем, как глаза хушаков наполняются слезами благодарности.

– И еще одно: отныне зовите меня Властелином, – сказал он напоследок.

Хармана правила к Поясу Усопших. Она позволила себе передышку только вечером, когда Лорк остался далеко позади.

За время, проведенное в плену, Хармана несколько подотстала от жизни. Кто остался с Гамелинами, а кто пошел против них? Что вообще творится в Синем Алустрале? На чьей стороне император? Выжил ли Октанг Урайн и если выжил, то куда направился? Ответов на эти вопросы Хозяйка Гамелинов не знала.

Хармана была твердо уверена лишь в том, что доверять можно Лорчам, ни разу не нарушавшим клятву верности, данную ими некогда Дому Гамелинов.

Но земли Лорчей лежали далеко на севере. А впереди, на пути к Поясу Усопших, находился лишь мертвый архипелаг Лорнуом.

Некогда он принадлежал Пелнам. Потом туда пришли корабли Гамелинов – их привел Стагевд. Гамелины сотворили с Лорнуомом то, что Стагевд обещал сотворить с Лорком и прочими владениями Дома Пелнов, если только те не присоединятся к союзу против Ганфалы.

«Темное пламя» и «кричащие девы», накачанные магией Стагевда, сделали свое дело – из созвездия плодородных островов с мягким климатом, Лорнуом превратился в череду мрачных безлюдных скал, торчащих посреди моря черными маяками. Разумеется, после вылазки Гамелинов Лорнуом больше не принадлежал Пелнам. Но и к Гамелинам не перешел, потому что владеть там было нечем.

Таким образом, формально Лорнуом не принадлежал никому. А фактически – принадлежал контрабандистам.

Те, кто имел с контрабандистами дело из соображений выгоды (а таких было немало), предпочитали звать их вольными торговцами.

Ненавистники, львиную долю которых составляли счастливцы, все-таки «соскочившие» с дым-глины именовали их «трюмными крысами».

Сами себя они называли ласково – «лорнуомская братва».

У них были города и деревни. А точнее, скопища безобразных построек, именовавшиеся городами и деревнями за отсутствием иных подходящих слов. У них была власть – власть железа и силы. И были законы, над которыми главенствовал очень простой принцип: «Если враг вырвал тебе волос, сними с него скальп вместе с головой».

И контрабандисты жили по этим законам.

Они никогда не пьянствовали. «Лорнуомская братва» не брала в рот ни гортело, ни бражки. У них было кое-что получше. Например, дым-глина, которую они истово собирали в Поясе Усопших, не зная страха, для себя и на продажу.

Дым-глина делала тело легким, а ум свободным. Она открывала тайны и помогала преодолевать преграды. Она делала доступными иные миры и освобождала душу от печалей.

Но дым-глина не была бескорыстной дарительницей. Тот, кто дружил с дым-глиной, редко засиживался под Солнцем Предвечным больше, чем на пару-тройку беспокойных, упоительных и красочных лет.

Именно поэтому все контрабандисты были молоды.

Хармана стремилась в Пояс Усопших, ибо гадание на серебряной чаше, которое она умудрилась совершить в Лорке, подарило ей видение разрушенного города, которого она никогда ранее не видела.

Но «не видела» в данном случае отнюдь не означает «не знала».

Поразмыслив над тем, что некогда рассказывал ей о Поясе Усопших Герфегест, она пришла к выводу, что знает как зовется это угрюмое нагромождение исполинских руин.

«Это – Денница Мертвых!» – решила Хармана. В этом городе уже очень давно не селился никто, кроме теней и пустоты.

Герфегест, о судьбе которого спрашивала Хозяйка Гамелинов, взывая к предсказательным магиям Пути Стали, отражался в окаменевшей воде чаши словно бы в зеркале. Он сидел у колодца. Интуиция подсказывала Хармане, что этот колодец находится в центре города. Герфегест тревожно всматривался в горизонт, облитый лиловым варевом догорающего заката. Такие закаты бывают только в Поясе Усопших.

Тогда Герфегест был еще жив. Гадание свершалось всего лишь два дня назад, а стало быть, рассуждала Хармана, у нее еще есть шансы застать Герфегеста где-то поблизости.

Денница Мертвых была расположена вдалеке от побережья. Этот город лежал на пути, соединяющем Врата Хуммера со Старым Портом Калладир. Даже если они с Элаем достигнут Калладира на «морской колеснице», дальше им придется идти посуху. Неделю. Десять дней. Или, быть может, месяц?

Это значит, им нужен проводник или на худой конец карта, вода и хоть какая-нибудь пища. А разыскать все это было негде. Разве только на островах Лорнуомского архипелага.

Но как встретят опальную Хозяйку Гамелинов контрабандисты?

– Госпожа Хармана, мне кажется, я вижу остров! – робко сказал Элай, преданно глядя на Хозяйку Гамелинов, холодность которой приводила его в отчаяние.

– Ты и в самом деле видишь его. Без всяких «кажется», – устало вздохнула Хармана и направила «морскую колесницу» к Лорнуому, разумно предпочтя общество контрабандистов смерти от жажды в обществе своего опостылевшего любовника.

– Гляди-ка, к нам тут благородные пожаловали! Небось тоже раскумариться хотят, – пробасил заросший щетиной мужичок, похлопывая по тощим ягодицам свою чумазую подружку. Его звали Манга.