Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я видел Жоржи последний раз 1 декабря [18]95 года в Абастумане перед его отъездом на Ривьеру. С тех пор нахожу в его внешнем виде большую перемену к худшему. Лицо как-то уменьшилось, скулы выделяются больше прежнего, часто останавливается, и самый кашель какой-то сухой. Так что больно слушать. Прежде он кашлял, но в известные периоды дня, большей частью после обеда, теперь же с перерывами, но во всякое время.
В противном случае — это роковые признаки, которые в случае повторения могут привести к печальному исходу, и даже совсем неожиданно. У меня просто кровью обливается сердце, когда я на него смотрю и с ним провожу время; подумать, что все средства науки, кажется, останутся безуспешными. Прости, если скажу откровенно, что по-моему все эти Алышевские, Захарьины, Поповы (речь идет о ведущих медиках Российской медицинской академии. — Ю. К.), Лейдены (Э. Лейден — профессор Кёнигсбергского и Берлинского университетов. — Ю. К.), Шершевские — все это просто шарлатаны и больше кривят своими душами, смотря по тому, куда и как подует ветер».
В 1899 году, в год смерти великого князя Георгия Александровича, Абастуман посетил художник Михаил Нестеров. Цель его поездки состояла в создании эскизов для храма Александра Невского, инициатором росписи которого был цесаревич.
«Красивое, „романовское“ продолговато-сухое, с грустными-грустными васильковыми глазами, красиво очерченным ртом, с чахоточным румянцем на впалых щеках. Породистое, благородное и скорбное лицо, скорбная улыбка. Речь тихая, в словах сдержанность, усталость» — таким увидел художник наследника российского престола.
Обстановка — крайне простая без всякой претензии на роскошь. «Кабинет так же прост, как и сам дворец, — писал Нестеров, — у окна письменный стол, большой, заставленный семейными портретами и всякими принадлежностями письма. Слева от входа — походная кровать, самого скромного вида. Роскоши и помина нет».
Во время обеда М. Нестеров обратил также внимание на то, что стол был сервирован очень просто: «Вина не было, также не было и водки. По концам стола стояли два хрустальных кувшина с квасом: один — с хлебным, другой — с фруктовым. Стали по порядку обносить кушаньями. Все просто, вкусно. Беседа велась общая».
В один из дней пребывания Нестерова в Абастумане цесаревичу за завтраком была подана телеграмма. «Он пробежал ее глазами и, сильно изменившись в лице, сдержанно сказал вслух: „Скончался князь Трубецкой“ (Трубецкой Сергей Никитич (1829–1899), князь, обер-гофмаршал. — Ю. К.). Через минуту, извинившись, вышел из-за стола.
Мы все были очень смущены столь неожиданным обстоятельством. Мне тотчас же объявили, что князь Трубецкой долго жил в Абастумане и был очень любим Цесаревичем. Немедленно за Цесаревичем вышел из-за стола и лейтенант Бойсман и доктор Айканов.
Вскоре поднялись и мы все и затем узнали, что у Цесаревича после долгого перерыва снова хлынула кровь горлом. Вечером к обеду он не вышел. Все были озабочены, больше других доктор Айканов. Он видел яснее остальных положение больного. Положение угрожающее».
По мнению врачей — Айканова и военного врача Гопадзе, — болезнь шла гигантскими шагами. Одного легкого уже не было, второе было серьезно задето. Надежды никакой, возможно, была лишь какая-то отсрочка.
Второй раз художник приехал в Абастуман несколько месяцев спустя, летом 1899 года. «Цесаревича я нашел изменившимся, еще более осунувшимся, согбенным. Румянец вспыхивает чаще. Была какая-то обреченность. Айканов в тот же день, идя после обеда со мной через двор в свитский дом, недвусмысленно высказал, что он боится за каждый день…»
28 июня 1899 года было последним днем в жизни цесаревича. Рано утром, не сказавши никому из своего окружения — ни находившемуся всегда рядом Бойсману (командиру броненосца «Александр III»), ни Айканову, под наблюдением которого он был постоянно, Георгий Александрович попросил подать себе мотоциклет.
На огромной скорости он проехал около трех верст против ветра, затем остановился и повернул обратно. Недалеко от дворца великого князя Александра Михайловича у него хлынула горлом кровь, он стал кашлять и задыхаться.
Потеряв управление, великий князь налетел на повозку молочницы Анны Досаевой, ехавшую из Абастумана, и тут же упал на землю.
Досаева бросилась к нему, пытаясь помочь подняться, но было уже поздно. Цесаревич скончался у нее на руках. Оставив тело великого князя у обочины дороги, женщина бросилась во дворец и сообщила о случившемся.
Мертвого цесаревича доставили во дворец. Траурные телеграммы были направлены государю и императрице-матери. Через несколько дней прах цесаревича был перевезен из Абастумана в Боржоми. Оттуда до Батуми — по железной дороге. В Батуми траурный кортеж приняла особая морская эскадра — Георгий Александрович носил мундир морского офицера. В Новороссийске, куда затем прибыла эскадра с покойным цесаревичем, траурный кортеж ожидали убитая горем мать и близкие цесаревича.
Женщина, свидетельница последних минут жизни великого князя, была доставлена в Петергоф. Великая княгиня Ольга Александровна вспоминала: «Мне запомнилась высокая, в черном платье и черной с белым накидке женщина с Кавказа, которая молча скользила мимо фонтанов. Она походила на персонаж из какой-нибудь греческой трагедии. Мама́ сидела с ней, запершись, часами». По мнению Ольги Александровны, «из всех братьев Георгий наилучшим образом подходил на роль сильного, пользующегося популярностью царя». Она была убеждена, «что если бы он был жив, то охотно принял бы на свои плечи бремя царского служения вместе с короной… и, возможно, спас бы Россию от коммунистической революции».
Георгий Александрович был захоронен в царской усыпальнице Петропавловской крепости рядом с могилой отца. Великая княгиня Ксения Александровна в одном из своих писем писала, с каким трудом держалась на похоронах сына императрица-мать. Поддерживаемая Николаем, она почти теряла сознание.
В царском манифесте по поводу ухода из жизни великого князя, являвшегося наследником престола (царь не имел еще тогда потомства мужского пола), говорилось: «…покоряясь безропотно Промыслу Божию, Мы призываем всех верных наших подданных разделить с нами душевную скорбь нашу и усердные моления о упокоении души погибшего нашего брата. Отныне, доколе Господу не угодно еще благословить нас рождением сына, ближайшее право наследования Всероссийского Престола, на точном основании основного государственного Закона о престолонаследовании, принадлежит любезнейшему брату нашему, Великому князю Михаилу Александровичу».
Позже, в Абастумане, в память умершего здесь великого князя на его личные средства будет построена первая в России горная обсерватория, названная в его честь Георгиевской.
В 1917 году, находясь в Крыму на положении беженки, Мария Федоровна в день смерти великого князя Георгия Александровича запишет в своем дневнике: «Уже 19 лет с того дня, как Господь призвал к себе моего благословенного Жоржи. Утрата и боль навек, однако сейчас я могу порадоваться за него: за то, что ему не довелось жить в это жестокое время».
