Весь день я провела в своих покоях, мечась в прерывистом сне. Звуки города раздавались так громко, что я крикнула Шаре закрыть дверь.

Мне снились странные сны. Храм, в самом начале его строительства, всего лишь груда камней. Но затем я поняла, что храм вовсе не строится, он распался. И заметила, что края некоторых камней закопчены, а некоторые и вовсе сожжены в прах. Я взглянула затем на дворец, однако увидела лишь колокольчики, тонкий и звонкий голос которых звучал словно издали.

Я проснулась довольно поздно, умирая от жажды. Кто-то открыл дверь на террасу, пахло дождем. Еще несколько минут, идо меня донесся плеск дождя, похожий на топот множества ног. Как будто на улицы вышла армия. Я вновь заснула под звук шагов, в моей голове клубились такие же тучи, как те, что закрыли небо.

Позже меня разбудила сильная тряска и кто-то, зовущий меня по имени.

— Ты проспала целый день! — воскликнула Шара. — Ты нездорова. Царица, мы так испугались!

— Царь…

— С капитаном своей стражи. Повсюду хаос, а на улицах целый день идут стычки!

Я поднялась, но комната закружилась перед глазами, и меня тут же стошнило в ночной горшок. Однако желудок был пуст.

— Я пыталась послать девчушку Наамы за лекарем, но стражи за дверью сказали, что никто не покинет свой пост и они никому не позволят пройти… — Шара плакала, цепляясь за меня. Я посмотрела вверх, не понимая.

— Где Яфуш?

— В передней комнате. Я никогда не видела, чтобы он молился. Как мы испугались за тебя, Билкис, за нас всех!

Я прищурилась, наконец различив колокольчики из моего сна — в звоне мечей.

Я закрыла глаза, пытаясь приказать свинцовым конечностям двигаться.

— Одень меня, — сказала я.

Грохот, звучавший с улицы, доносился из-под самого дворца. Это были не гимны паломников и не песни пьяных. Это были крики, яростные и громкие, и звон оружия вслед за ними. Город взбунтовался.

Я на неверных ногах зашагала к террасе, но Шара схватила меня, потянула обратно, крича, что мы должны оставаться невидимыми. Что-то ударило во внешнюю стену моих покоев и рухнуло возле ног: большой обгоревший камень.

Я, спотыкаясь, вышла во внешнюю комнату, и Яфуш в тот же миг оказался рядом. Я с трудом отворила внешнюю дверь.

Не меньше десяти дворцовых стражей загородили мне выход.

— Отведите меня к царю, — сказала я. Моих собственных стражей нигде не было видно.

— Моя царица, — ответил один из них. — Тебе нельзя выходить.

— Это что, своего рода арест? Пошлите за ним или позвольте мне пройти. Немедленно.

— Я не смею, ради твоей же безопасности и по приказу царя.

— Разве нет целой армии стражей, расположенной вне дворца?

Я почти закричала ему в лицо. И была вознаграждена наплывом головокружения. Яфуш подхватил меня под руку.

— Они не защитят тебя от того, что внутри.

— О чем ты говоришь?

— Произошло убийство. В покоях царя найден мертвый слуга. Ты должна остаться здесь.

Я открыла рот, собираясь сказать, что была там всего лишь утром. Но немедленно застыла, охваченная волной страха.

— Отчего он умер? — спросила я очень тихо, и мои плечи начали неостановимо дрожать.

Грохот боя и крики зазвучали со стороны внутреннего двора.

Я с ужасом посмотрела на Яфуша. Поднесла пальцы к губам.

Я проспала целый день, видя странные сны, как бывает порой у отравленных.

— Кажется, — прошептала я, — кто-то пытался меня убить.

Шара уставилась на меня, мертвенно побледнев, а затем схватила меня за руки.

— Что ты ела? — закричала она. — Что ты пила, к чему прикасалась?

Я начала отвечать, но комната вдруг потемнела. Последним, что я запомнила, был Яфуш, прорывающийся сквозь заслон стражей.

Я умираю, подумала я.

Нам не суждено понимать, когда мы видим кого-то в последний раз. Я видела маму, когда она меня целовала. Макара на поле боя. Его лицо стояло перед моими глазами, так ясно, как будто в тот самый день. Он щурился на солнце. Почему я не взяла его лицо в ладони в ту нашу последнюю ночь в лагере?

Соломон, склонившийся надо мной. Он снова плакал.

Ах, мой Соломон.

Почему я не осталась бодрствовать до утра, почему не запоминала его глаза? Почему мы не отправились в город, оставив позади наши царства? Почему мы не прошли сквозь ворота, рука об руку, чтобы никогда не вернуться?

Билкис.

Как чудесно он произносил мое имя.

— Моя царица. Билкис!

Мама и Макар исчезли.

Кто-то похлопал меня по щеке. Невероятным усилием я открыла глаза навстречу единственному, кто остался. Соломону.

Шофары пели где-то вдали. Громкие звуки, режущие слух и мучившие разум. Крики, волнами накатывающиеся на дворец.

— Что сказал лекарь? — резко спросил он у Шары.

— Что, если она переживет этот день, будет жить. Он дал ей лекарство.

— Она не умрет? — его голос звучал отчаянно.

— Нет, господин. Она сильна. — Шара помедлила. — Как и дитя в ее чреве.

Царь обратил ко мне потрясенный взор и затем вцепился в плечи, прижал к груди.

— Правитель, в котором течет наша общая кровь, — лихорадочно прошептал он мне в ухо. — Это будет сын. Сын, который сможет править и объединять царства. Правитель, которым я так и не сумел стать. — Он гладил меня по волосам, по щеке, укачивая на руках. — Как же мне отпустить тебя?

— Еще не время, — прошептала я. Нет. Нет, еще рано. У нас еще несколько дней…

Другая фигура возникла в дверях, и царь поднял голову.

— Мой государь, путь свободен.

Соломон поставил меня на ноги, и пол закачался, готовясь уйти из-под них. Он тут же подхватил меня на руки. А затем мы вдруг помчались по коридорам, вслед за царской стражей, в нижнюю часть дворца. Вниз, в подземный улей погребов и комнат. Я уже бывала здесь раньше. Вот простой тоннель, ведущий от сокровищницы к неприметной двери. На этот раз дверь не была заперта, ее распахнули настежь. И что-то блестело в проходе.

Золотой ковчег, поднятый на шестах. Херувим словно парил над ним.

Мы были не одни. Несколько фигур в мантиях стояли по обе стороны прохода, освещенного единственным факелом. Восемь — нет, десять жрецов. Я видела подобные одеяния на тех, кто пел в тот день, когда я посетила храмовый двор. Нет, не жрецы. Широкоплечие левиты.

Восемь из них окружили ковчег, по двое на каждый конец шестов. Они склонились и, обменявшись быстрой командой, с явным усилием подняли вес на плечи. Как паланкин самого Бога, подумала я отстраненно.