— А у тебя есть кто-нибудь? — спрашивает она.

— Моя жизнь по сути своей проста, — говорю я задумчиво, застигнутый врасплох.

— И что это значит? — спрашивает она.

Я отпиваю коньяк и загадочно улыбаюсь, играя с ней, подавай ей надежду, возбуждая ее мечты о воссоединении.

— У тебя есть кто-нибудь, Патрик? — повторяет она. — Скажи мне.

Думая об Эвелин, я говорю:

— Да.

— Кто? — спрашивает она.

— Большая бутылка дезирела[35], — говорю я рассеянно, и мне вдруг становится очень грустно.

— Что? — она улыбается, но потом что-то соображает и качает головой.

— Нет, на самом деле, у меня никого нет, — говорю я, выхожу из ступора и вдруг добавляю, сам того не желая, как будто помимо воли: — Я хочу сказать, что значит есть? Когда у тебя что-то есть, значит, это твое, правильно? А разве другой человек может быть твоим? Такое, вообще, бывает? Разве я у тебя был? Ха! У меня кто-то есть? Я этого не понимаю. Ха! — я смеюсь.

Она переваривает услышанное и кивает:

— Наверное, в этом есть своя логика.

Еще одна долгая пауза, а потом я спрашиваю с опаской:

— А у тебя кто-нибудь есть?

Она улыбается, очень собой довольная, и признается, не поднимая глаз, но с неподражаемой определенностью:

— Ну, да, у меня есть бойфренд, и мы…

— Кто?

— Что? — она поднимает глаза.

— Кто он? Как его зовут?

— Роберт Холл, а что?

— Который из Salomon Brothers?

— Нет. Он шеф-повар.

— Из Salomon Brothers?

— Патрик, он шеф-повар. И совладелец ресторана.

— Какого ресторана?

— А это имеет значение?

— Нет, правда, какого? — говорю я и добавляю, себе под нос: — Я его вычеркну из своего справочника «Загат».

— Он называется «Дорсия», — говорит она, а потом: — Патрик, с тобой все в порядке?

Да, мозг у меня взрывается, а желудок как будто выворачивается наизнанку — спазматическая, кислотная, гастритная реакция; планеты и звезды, взвихренные галактики, состоящие целиком из крошечных белых поварских колпаков кружатся у меня перед глазами. Я выдавливаю очередной вопрос:

— Почему Роберт Холл? Почему именно он?

— Ну, я не знаю, — голос у Бетани слегка пьяный. — Наверное, все дело в том, что мне уже двадцать семь, и…

— Ну и что? Мне тоже уже двадцать семь, и половине Манхэттена — двадцать семь. И что с того? Это еще не причина, чтобы выходить замуж за Роберта Холла.

— Замуж? — она широко раскрывает глаза. — Разве я говорила, что собираюсь замуж?

— А разве нет?

— Нет, но кто знает, — она пожимает плечами. — Может быть, мы и поженимся.

— Уж-жасно.

— Как я начала говорить, Патрик, — она смотрит на меня игриво, и от этого меня подташнивает, — ты и сам, наверное, знаешь… время проходит. Биологические часы не остановишь, — говорит она, а я думаю: господи, неужели ей хватило всего двух стаканов шардоне, чтобы это признать? Господи, ну и слабачка. — А я хочу детей.

— От Роберта Холла? — говорю я скептически. — С тем же успехом можно завести детей от Капитана Лу Албано. Я тебя не понимаю, Бетани.

Она теребит в руках салфетку и опускает глаза. Потом обводит взглядом зал, где официанты уже накрывают столы для ужина. Она смотрит на них, и я тоже на них смотрю.

— Почему у меня ощущение, что ты злишься, Патрик? — тихо спрашивает она и отпивает еще вина.

— Может быть, потому что я злюсь, — цежу я сквозь зубы.

— Господи, Патрик, — она пытается заглянуть мне в глаза. Видно, что она искренне огорчена. — Мне казалось, что вы с Робертом были друзьями.

— Что? — говорю я. — Я не помню.

— Разве вы с Робертом не дружили?

Я молчу, сомневаюсь.

— А мы дружили?

— Да, Патрик, дружили.

— Роберт Холл. Роберт Холл. Роберт Холл, — бормочу я, пытаясь вспомнить. — Не тот, который студент-стипендиат? Президент старшего курса? — подумав еще секунду, я добавляю: — Такой, со слабовольным подбородком?

— Нет, Патрик, — говорит она. — Другой Роберт Холл.

— Я его путаю с другим Робертом Холлом?

— Да, Патрик, — сердито говорит она.

Я весь напрягаюсь внутри, закрываю глаза и вздыхаю.

— Роберт Холл. Это не тот, чьи родители владеют половиной Вашингтона? Не тот, кто был, — я тяжело сглатываю слюну, — капитаном университетской команды? Шесть футов ростом?

— Да, — говорит она. — Этот Роберт Холл.

— Но… — я умолкаю.

— Что — но? — похоже, она решила дождаться ответа.

— Но он же был педиком, — выпаливаю я на едином дыхании.

— Нет, Патрик, не был, — говорит она, явно обиженная.

— Я уверен, что был, — я киваю головой.

— И с чего бы ты так уверен? — спрашивает она без улыбки.

— Потому что он позволял парням… ну, не тем, с которыми я общался… как бы это сказать… он был не против, когда они вставляли ему всем скопом, и привязывали к кровати, и все дела. По крайней мере, мне так говорили, — честно признаюсь я, а потом со стыдом добавляю: — Знаешь, Бетани, однажды он мне предложил… э, минет. В библиотеке.

— О господи, — она морщится от омерзения. — Ну, где там чек?

— Его ведь, кажется, выгнали из университета за диплом по Бабару? Или что-то вроде того? — говорю я. — По слону Бабару? Господи, по французскому слонику?[36]

— Ты о чем?

— Послушай, — говорю я, — он ходил в бизнес-школу в Келлоге, на северо-западе, правильно?

— Ходил, но бросил, — говорит она, не глядя на меня.

— Послушай, — я прикасаюсь к ее руке.

Она морщится и убирает руку.

Я пытаюсь улыбнуться.

— Роберт Холл вовсе не педик…

— Можешь не сомневаться, уж я-то знаю, — говорит она как-то слишком натянуто. Похоже, она не на шутку обижена, а мне непонятно, как можно так злиться из-за Роберта Холла? И вместо того, чтобы ответить: «Ну да, тупая ты сука», я примирительно говорю: