Когда я узнал о переводе Быкова в другой полк, невольно подумал: кто же будет новым командиром эскадрильи? Последнее время Пстыго по непонятным причинам стал относиться ко мне более холодно. Поэтому я понимал, что мне комэском не быть. Так оно и случилось. А то, что я целый год фактически выполнял его обязанности сначала в отсутствие командира, а потом и за время пребывания в ней Быкова, в счет не шло. В душе я чувствовал себя обиженным, но своими мыслями делиться ни с кем не стал, так как считал, что это неэтично. Начальство, говорят, лучше знает, что делать. Работал же я нормально до Шутенко, буду работать и при нем.

Приход нового командира на мой авторитет в АЭ, как мне показалось, не повлиял. Ко мне уже давно привыкли и по-прежнему обращались по любым вопросам. Я хорошо понимал нужды личного состава, так как совсем недавно сам был рядовым летчиком и хорошо знал, как достается служба солдату. Никогда не стремился поставить себя выше других, как это случалось с некоторыми в подобных случаях. При этом должен сказать, что простота и доступность ко мне подчиненных не означали всепрощенческого отношения к нарушениям воинской дисциплины. Нет! Этого не было. Но прежде чем наказывать и рубить, что называется сплеча, я всегда старался разобраться в сути происшедшего.

Будучи и сам рядовым, знал, что окриком и грубостью человека не проймешь. Только душевным доверительным отношением можно расположишь его к себе. В этом случае он тебе поверит и пойдет за тобой. Мои подчиненные верили мне и никогда не подводили, служили не за страх, а за совесть. Поэтому в нашей эскадрилье не было серьезных нарушений воинской дисциплины. Однако не всем в полку нравился такой стиль руководства. В их числе, видимо, был и Пстыго. Руководству казалось, что я не похож на настоящего строевого командира, способного прикрикнуть, резко осечь и сделать это так, чтобы было видно всему полку.

Нашей эскадрилье вообще не везло на командиров: в других АЭ сменилось по одному, а в нашей за это же время аж четыре. Не повезло и Шутенко. Свой авторитет он подорвал на любовном фронте. Свое вступление в должность он ознаменовал болезнью, о которой стараются помалкивать. Не приступив к своим обязанностям, он угодил на длительное время в госпиталь, а затем туда же на повторный курс. Мне опять пришлось исполнять обязанности командира.

Так продолжалось вплоть до его гибели. Погиб Михаил в начале марта 1945 года после прибытия из госпиталя. На задание он полетел на моей машине. Над целью его самолет был сбит зенитным огнем. Из неуправляемого самолета удалось выпрыгнуть только воздушному стрелку И. Зубареву. Вернувшись после войны из плена, он рассказал, что второго купола парашюта не видел. Самолет в перевернутом положении ударился о землю и взорвался. Видимо, летчик был убит или тяжело ранен еще в воздухе.

Большой перерыв в полетах, вызванный длительной подготовкой к новой наступательной операции фронта, несколько расхолодил личный состав. Размещение летного и технического состава в разных населенных пунктах сказалось на общем состоянии дисциплины. В деревне у местного населения любители выпить всегда могли достать самогон. Участились случаи выпивок среди личного состава, особенно воздушных стрелков. Иногда это приводило к всякого рода неприятностям. Из-за пьянки чуть не погиб летчик нашей эскадрильи Ушатов, не сделавший еще ни одного боевого вылета. Вечером в комнату, где размещались летчики эскадрильи, пришел пьяный воздушный стрелок Марченко, ранее находившийся в нашей АЭ. Здесь он начал приставать к летчикам, уже лежавшим в постелях. Его болтовня им быстро надоела, и его попросили уйти. Видя, что он не уходит, один из летчиков поднялся и вытолкнул его за дверь. Марченко это не понравилось. Обидевшись, он стал оскорблять летчиков и, выхватив наган, выстрелил в дверь.

Перед этим он выкрикнул: «Когда вы летаете на войну, я вам нужен, а сейчас можно и в шею выгнать!» Пуля, пробив дверь навылет, попала в лежавшего калачиком на нарах Ушатова, пробив ему одновременно обе руки и обе ноги. После этого он пролежал в госпиталях несколько месяцев и летать больше не смог. Марченко был наказан гауптвахтой. Таковой в полку не было. Ее заменяла колокольня деревенской церкви, где он просидел больше недели, питаясь по летной фронтовой норме.

Еду ему носили воздушные стрелки. Пока хулиган пребывал на так называемой гауптвахте, он неплохо отдохнул, выспался, прибавил в весе и любовался пейзажами. Ни один злостный нарушитель дисциплины не мог и мечтать о таком наказании. Почему же он так легко отделался? Ответ один: он был воздушным стрелком у Пунтуса – самого любимого летчика командира полка. Пунтус сделал все, чтобы спасти своего стрелка, и Пстыго не мог отказать любимцу. От столь легкого наказания у личного состава полка остался неприятный осадок. От командира полка ждали более строгих мер. Ведь Марченко мог убить человека!

Наиболее плохо с дисциплиной было в 1-й эскадрилье. В основном это было связано с пьянством. Ее командир, капитан Васильев, находился в хороших отношениях с Иваном Ивановичем. Они знали друг друга еще по 211-му штурмовому полку. Пстыго, конечно, хотелось, чтобы именно 1-я АЭ была лучшей в полку, но, к его досаде, этого не случилось. То воздушные стрелки подводили ее, то летчики, причем в основном это были одни и те же. Они неплохо воевали, но как только оказывались в небоевой обстановке, так не могли устоять перед выпивкой.

Но не все происшествия на аэродроме Кшиве заканчивались благополучно. Был и трагический случай, потрясший 1-ю эскадрилью и полк в целом. На Ил-2 совершил самоубийство молодой летчик Филатов. Он влюбился в мотористку своей эскадрильи Зину Костенко, но получил отказ. Мучительно переживая это, пошел на крайность. Накануне трагедии, зная, что на следующий день он запланирован на учебные полеты, стал готовиться к смерти. На ужин не пошел, в подавленном состоянии стал перебирать свои вещи, порвал все свои фотографии. Молча лег спать. На необычное поведение летчика обратили внимание, но никому не пришло в голову поинтересоваться, что с ним происходит.

Если бы товарищи отнеслись к нему более внимательно, Филатов не сорвал бы машину в штопор на малой высоте. А так погиб сам да еще угробил воздушного стрелка, который и представить не мог, чем кончится для него этот полет. Обоих похоронили недалеко от аэродрома у дороги Мерув – Кшиве. Оберегая обычаи церкви, местные жители запретили хоронить самоубийц на кладбище, узнав к тому же, что один из них татарин, то есть не христианин. Похоронили их тихо, без речей и почестей. Ни цветов, ни памятника. Прибыл комдив, побеседовал с Зиной, упрекнул ее в чем-то. На том все и кончилось, будто и ничего не произошло. Родственникам разбившихся сообщили, что они погибли при исполнении служебных обязанностей.

Однако не надо думать, что дисциплина у нас была низкой. По этому показателю 893-й был ничем не хуже других полков корпуса. Мы не слышали, чтобы руководство упрекало наш полк. Эти факты я привел для того, чтобы показать обстановку в полку такой, какой она была на самом деле, без прикрас и обмана. Не надо думать, что все было хорошо и гладко, что все были охвачены высоким патриотизмом и думали только об одном – быстрее разгромить ненавистный фашизм. У каждого из нас была своя личная жизнь со всеми ее проблемами и переживаниями.