Тогда я начинаю расспрашивать Андрэ, но для него все это тоже было полной неожиданностью. И он не в курсе, и не понимает что произошло. Все что он знает, это то, что нужно выбрать рейс, чтобы фирма оплатила нам билеты, иначе придется лететь за свой счет. Мы идем к Питу, в коридоре нас ловит секретарша и вручает конверты. Это дополнение к договору. Там 40 листов текста. Сажусь читать, но перед глазами все плывет, и я решаю, что нужно идти домой. Уже на дороге меня догоняет Пит, он спрашивает, не нужно ли меня подвезти, но я отказываюсь, мне хочется побыть одной.

Тепло и солнечно, я иду по узкой обочине дороги, с одной стороны мимо проносятся машины, с другой зеленеют и шелестят на ветру березки. «Песен еще недописанных, сколько скажи кукушка, ответь», – стучит в висках. У меня из глаз ручьем текут слезы. Я их не вытираю, и они капают мне на кроссовки, на асфальт, или просто ручейками стекают по лицу и одежде. «Солнце мое, взгляни на меня, моя ладонь превратилась в кулак», – беззвучно повторяют обкусанные в кровь губы. Я ни о чем не думаю, я просто иду. Руки сжимаются в кулаки с такой силой, что ногти впиваются мне в ладони. «Вот так, вот так, вот так», – стучит в голове.

Придя домой, я просто падаю на кровать и чувствую, как щиплет лицо солью от слез. «Не реветь, не реветь», – повторяет внутренний голос. «Не смей себя жалеть, ты справишься, ты сильная». Я не чувствую себя сильной и мне кажется, что я не справлюсь. Мне хочется просто сдохнуть, я устала, я больше не могу. Вот я сейчас просто лягу закрою глаза и умру, а дальше будь что будет, мне все равно. Нет, не будет, потому что есть сын. Я сажусь на кровать, нужно кому-нибудь позвонить, решаю я. Но кому?

Звоню своей однокурснице Ольге, из Оклахомы. Я рассказываю ей свою ситуацию с работой, делюсь своими проблемами, рассказываю, что меня снова отправят в Россию. Обсуждаем, что можно сделать, я хочу остаться в Бостоне, чтобы не мотаться по стране. Вспоминаем, что в Бостоне живет наш однокурсник. Звоню ему. Он дает телефон своего приятеля, который вроде как ищет программистов. Звоню. Мне устраивают мне интервью по телефону, сначала говорит со мной по-английски, потом переходит на русский, потому что уровень моих профессиональных знаний для него более важен, чем языковых. Честно сознаюсь, что не знаю новой библиотеки объектов, но его это не смущает. Они тоже пользуются старой, а вообще они под юниксом пишут. Кстати о юниксе, мы переходим на тему моих знаний в данной области. Мой уровень знаний его устраивает. Скорее всего меня возьмут, но нужно приехать в офис в рабочее время. Объясняю ситуацию с визой. Если моя компания закроет договор, то по закону я должна буду либо в течении 10 дней переоформить визу, либо нужно лететь домой и запрашивать новую. В противном случае я не получу грин кард. Он не понимает, почему меня это так напрягает, если я все равно хочу остаться здесь работать. Я объясняю, что у меня в России остался сын. Мы обсуждаем варианты как его сюда привезти. Я лежу на кровати и обсуждаю бытовые проблемы: жилье, страховку, школу для ребенка. У меня уже нет ни злобы, ни обиды, мне просто нужно понять, что делать дальше. В дверь кто-то стучит, я слышу, но не обращаю внимания. Стучат громче и настойчивее. Но я продолжаю обсуждение, мне все равно, что это за стук. Дверь открывается, входит Том.

–Я хотел узнать, что с тобой все в порядке. Я звонил, но у тебя постоянно занят телефон,– говорит он.

Приглашаю Тома зайти. Мне интересно, знал ли он все это. Хотя какое это имеет значение, и я не уверена, что он скажет мне правду. Том заводит опять песню, про свою несчастную жизнь, его опять бросают на другой проект и снова ему нужно лететь в Лос-Анжелос. Я слушаю его в фоновом режиме, меня больше волнуют другие проблемы. Он смотрит на меня и понимает, что говорит что-то не то.

–Тебе, конечно, тоже нужно лететь и значительно дальше,– говорит он.

Я молчу.

–Ты расстроена тем, что тебе придется вернуться в Россию, – наконец интересуется он.

–А ты хочешь, что бы я вернулась в Россию? – спрашиваю я

– Тебе нужно найти работу, и ты сможешь снова вернуться в Америку, – спокойно и равнодушно заявляет он. – Я могу тебе чем-то помочь?

–Сними мне жилье, я останусь, буду искать работу.

Он долго молчит, потом медленно, по словам произносит:

–Ты собираешься нарушить закон, если я буду тебе помогать, я тоже буду нарушать закон.

Его фраза вгоняет меня в ярость. Мне хочется вытолкать его наружу, прямо сейчас, немедленно и закрыть за ним дверь. Но я, молча, смотрю ему в глаза. Я ничего не понимаю. В голове крутится: "что ты сюда приперся, что ты хочешь от меня, какого хрена ты здесь стоишь, если ты не готов ничего для меня сделать?". Том говорит о служебных и личных взаимоотношениях, о том что сейчас я уже могу не боятся, что это повредит его карьере и еще какой то бред в том же духе. Какое мне дело, до карьеры, какие отношения, если ты летишь послезавтра в Лос-Анжелос, а я в Питер? Том плавно переходит на комплименты в мой адрес, он рассказывает о том какая я необыкновенная, как я не похожа на американских женщин, как я красива, умна, и как я ему нравлюсь. Он не может даже представить себе, как часто я слышу от мужиков этот бред, начиная от сантехников и заканчивая руководством банка, и как меня это все уже достало. Если ты не можешь сделать для меня пару мелких услуг, потому, что боишься нарушить закон, зачем ты вообще все это мне говоришь? Или ты думаешь, ты первый мужчина, который меня увидел и хочешь сделать мировое открытие? Мое молчание он истолковывает как непонимание.

–Ты позволишь мне остаться у тебя,– он быстрым взглядом осматривает мое жилье и спешно добавляет, или я могу пригласить к себе в отель?

Я отрицательно мотаю головой. Я хочу, чтобы он ушел.

–Почему, – удивленно спрашивает он.

–Я тебя не люблю, – говорю я.

–Это не проблема, – говорит он, – ты мне очень нравишься.

Он берет мои руки и сжимает. У него холодные и мокрые ладони, мне противно и я вырываюсь.

–Это проблема.