— Английская миссия. Кто там был? — спрашивает председатель суда.

— Генерал Нокс, который являлся представителем английской миссии и старшиной всех миссий.

— А японская миссия была?

— Была! Во главе её стоял генерал Танака[235]. Сейчас он по последним сведениям — японский премьер.

— А ещё какие представители миссий были?

— Чехословацкой республики — доктор Павло или Павлу…

Далее Анненков указывает, что чисто английских отрядов не было, но канадцы и итальянцы управлялись английскими офицерами.

— А солдаты других национальностей в бронечастях были?

— Не помню точно…

— Точно не можете сказать? — переспрашивает председатель. — А об английских знали точно и ясно? Это было в 18-х и 19-х годах?

— Да, точно! — подтверждает Анненков. — Кроме того, были польские, румынские, сербские…

— Как вам казалось: руководство всеми отрядами, а также политическое мнение при ставке — в чьих руках находилось: в руках Колчака или Англии?

— Я себе рисовал картину такую: Колчак был исполнитель воли генерала Нокса, под влиянием которого находился всецело. Даже встречи (в войсках. — В.Г.) Нокса были пышнее, чем Колчака!..

— Не было ли таких случаев, когда в том или ином районе обнаруживалась английская контрразведка?

— В Омске — везде шныряла!

— Артиллерия была вся английская?

— Да!

— Какие были пулемёты?

— Пулемёты были японские, Виккерса, Кольта, американские, французские Сатьена, Люис. Кольты были посланы из Америки.

— Вы не знаете путей следования вооружения в ваши края?

— Из Владивостока, — недоумённо отвечает Анненков: он удивлён и на всякий случай напрягся, ища подвох: ведь то, что это спрашивает такое высокопоставленное лицо, — всем известно! — Также было французское скорострельное вооружение, — добавляет он.

— Теперь расскажите об обмундировании! — меняет тему председатель.

— Оно приходило так: всё верхнее и шинели были английское, но частично присылалось из Японии. Оттуда посылалось большое количество сукна, из которого делались здесь шинели[236]…

Далее, отвечая на вопросы, Анненков рассказывает об английских и японских одеялах, об оплате французами английского обмундирования и незначительном, остаточном использовании русского оружия.

— Какой вывод вы сделали из этого?

— Тот, что иностранцы имели бо???(удар.)льшее значение, чем правительство!

— Вы не думали, что между верхушкой колчаковского правительства начинается единение с англичанами?

— Да, я предполагал, что союзники, главным образом англичане, были заинтересованы в борьбе против большевизма исключительно ради своих целей. Иностранцы чувствовали себя хозяевами. Это было обидно! Но мы получали распоряжения относиться к их высокомерию снисходительно.

— Не был ли здесь «Американский союз молодёжи», не работал ли он? — вмешивается защита.

— Да, работал «Союз крестьянской молодёжи», — отвечает Анненков. — Твёрдо могу сказать, что посылалось русское золото в Японию и во Владивосток. Золото это было захвачено из государственных запасов в Казани. Ходили слухи, что наши будут за помощь иностранцев расплачиваться концессиями.

— Скажите, чем объясняется, что слава о ваших частях у самого Колчака была незавидной? Это вам известно?

— Да, было известно! Это было до прибытия комиссии, которая была назначена Верховным правителем в мой район, с которой был и генерал Щербаков, и генерал Старцев, а также представитель от миссии. Эта комиссия осмотрела весь мой район…

— От какой миссии?

— От французской!

— Вы, следовательно, допускали в свой район иностранные миссии? Где это было?

— На Лепсинском фронте!

— Вы не помните фамилии представителя этой миссии?

— Кажется, полковник Дю или Дюрейль… — точно не помню. Комиссия нашла блестящим мой район! — хвастанул атаман.

Больше на тему интервенции на процессе не говорилось, но и в сказанном Анненковым отчётливо и недвусмысленно выражена патриотическая позиция участника событий, осознающего противоестественность присутствия на родной земле иноземных сил и возможность нежелательных последствий такого вмешательства в решение внутренних, сугубо национальных проблем.

Отрицательное отношение к отряду Анненкова как к партизанскому формированию начало складываться ещё во время Великой войны. В дальнейшем, в годы Гражданской войны, из-за роста элементов атаманщины, критическое отношение к нему ещё более возросло. Офицеры и генералы категорически не признавали формирования атаманов воинскими подразделениями, считая их шайками бандитов, но терпели в надежде перековать их в нормальные боевые единицы. Это тем более было необходимо сделать потому, что сами атаманы были заклятыми врагами большевизма, их партизаны — опытными и умелыми бойцами.

Утверждению отрицательной оценки своего отряда во многом способствовал сам Анненков своей заносчивостью, амбициозностью и самолюбованием. В своих мемуарных записках он писал: