Начальник главного штаба полковник Кордеман заявил со своей стороны, что армия вследствие усиленных маршей и скудного провианта отнюдь не может быть приведена в атакующее положение и что необходимо сосредоточить все силы для обороны и заблаговременно приготовиться к возможному нападению. Весь главный штаб присоединился к мнению своего начальника, и главнокомандующий счел при таких условиях выступление вперед мерой чересчур рискованной.

Король со вздохом согласился, но объявил, что хочет провести ночь среди войск, и поэтому в полночь, сопровождаемый всей своей свитой, прошел через весь лагерь и расположился на биваках в ржаном поле, перед местечком Меркслебен.

Все провели ночь в напряженном ожидании. Но все оставалось спокойным. К форпостам не дошло никаких известий о движениях неприятеля.

Около четырех часов утра вернулись в главную квартиру несколько офицеров, разосланных накануне к югу на рекогносцировку, и сообщили, что баварцы решительно продвигаются вперед, и к 25‑му должны были быть уже у Баха.

Полная бездеятельность неприятеля, казалось, подтверждала эти сведения и позволяла предполагать, что прусские действующие войска были стянуты в том направлении.

Главная квартира приободрилась и повеселела, и было решено выждать подтверждения этих известий и приближения баварской армии, укрепившись на занятой позиции. Только генерал Брандис покачивал головой и говорил:

— Если баварцы подвигаются к северу, а пруссаки заняты на юге, то тем больше оснований спешить как можно скорее к ним навстречу и подать им руку, прежде чем главные прусские силы подойдут с севера.

Между тем было приказано поставить батареи, король и его свита, измученные бессонной ночью, отправились в Тамсбрюк, деревушку на берегу Унструты, и король расположился в тамошнем пасторском доме.

Рассвет 27 июня выдался ясным, и солнце озарило первыми лучами пеструю, разнообразную картину раскинувшейся вокруг города Лангензальца ганноверской армии.

В пять часов утра король прилег отдохнуть в тихом пасторском домике в Тамсбрюке. Из распоряжений главного штаба следовало, что в ближайшие дни предстоит ограничиться оборонительными стычками, дожидаясь предполагаемого, но никакими определенными известиями не подтвержденного прибытия баварцев.

Под большой, старой липой на дворе пастората сидела за очень скромным завтраком королевская свита.

На большом столе, покрытом белой скатертью, стоял фаянсовый кофейный прибор с синими цветочками, какие, по преданию, сохраняются до сих пор в некоторых старых, скромных деревенских хозяйствах Северной Германии, и далеко не аромат мокко разносился из большого кофейника, кипевшего на старинной жаровне.

Окорок и несколько колбас, большой черный хлеб и маленький кружок масла дополняли убранство стола. Строго беспристрастным распределением всех этих благ занимался флигель‑адъютант граф Ведель.

Все общество отдавало честь завтраку с аппетитом, которого никогда не обнаруживало за парадными обедами в Гернгаузене.

— В этом напитке, кажется, ужасно много воды, — заметил генерал Брандис, подозрительно поглядывая на темноватую жидкость в своей чашке.

— Так в нем, стало быть, избыток того, чего недостает в колбасе, — отозвался граф Ингельгейм, сделав перочинным ножом тщетную попытку отрезать кусок.

— По крайней мере, не просто холодная вода, — сказал дрожащий и бледный граф Платен, глотая горячий кофе.

— Не знаю, лучше ли горячая вода холодной, — ворчал Брандис, все еще не решаясь поднести чашку ко рту. — Для внешнего употребления она, пожалуй, имеет свои преимущества, но без некоторой примеси спиртного элемента — в настоящем случае достоинство ее кажется весьма сомнительным, тем более так рано утром.

— Ваше превосходительство изволит разделять отвращение к воде старых легионеров, — сказал, улыбаясь, граф Ведель, — они ведь говорят: вода очень неприятна, когда заберется за сапоги, но должна быть еще неприятнее, когда заберется в желудок!

— Веллингтоновы легионеры жили до изобретения гидропатии! — заявил маленький Лекс, уничтожая с большим старанием ветчину.

— И были совершенно правы! — заметил генерал Брандис с комичной серьезностью. — Их стихией был огонь, и они не разводили своих войск сахарной водицей, как теперь вошло в моду.

— Не угодно ли вашему превосходительству отведать вот этого, — князь Герман Сольмс подал изящную, оплетенную соломой походную фляжку, — у меня осталось немного превосходного коньяка!

— Вы — спасение погибающих, милый князь! — сказал старый генерал, приветливо улыбаясь. — Я ваш должник!

Князь вошел в дом, вернулся с чайником, полным кипятка, и скоро стоял перед генералом со стаканом грога, возвратившим старому ветерану обычное бодрое и веселое настроение.

Громкое «ура!» раздалось со стороны обступивших двор хозяйственных пристроек, в ту же минуту с той стороны показался кронпринц Эрнст‑Август, спеша присоединиться к обществу вокруг стола.

В одной руке у него было кепи, в другой — платок, завязанный узелком.

— Отгадайте, что у меня здесь, господа? — спросил он, осторожно приподнимая кверху фуражку и платок. — Свежие яйца! Не прелесть ли это? — И он выложил добычу на стол. — Давайте их варить, или лучше сделать яичницу?

— Зачем столько излишней возни? — возразил Брандис, взяв одно яйцо, разбив о сабельную рукоятку и выпив. — Видно, что молодое поколение не привыкло к походной жизни.

Граф Ингельгейм последовал его примеру.

— Было бы весело самим состряпать яичницу! — настаивал кронпринц, прикрывая свою добычу обеими руками.

— К сожалению, у нас времени мало! — проворчал Брандис.

— Слышите! — воскликнул, вскакивая со своего места, Мединг.

— Пушечный выстрел! — сказал Ингельгейм, прикладывая руку к уху.

— Не может быть! — удивился генерал‑адъютант. — Откуда ему взяться? Главный штаб не ждет никакого нападения!

Повторилось несколько очень отдаленных глухих залпов.

— В самом деле, выстрелы! — крикнул Ведель.

— Не мешало бы сесть на лошадей! — воскликнул Брандис с просиявшим лицом, допивая остатки грога.

— Не разбудить ли Его Величество? — предложил Ведель.

— Прислали бы сказать, если бы было что‑нибудь серьезное, — заметил Даммерс. — Я пойду на чердак, оттуда видно далеко вокруг.

И он вошел в дом. За ним последовал князь Герман, а остальное общество в напряженном ожидании прислушивалось к залпам, доносившимся все яснее и яснее.

— С яичницей в самом деле много возни, — передумал кронпринц и, положив яйца в чайник, из которого Брандис взял лишь каплю воды для грога, поставил его на уголья. Затем принялся усердно их раздувать и озабоченно следить за начинавшимся процессом закипания.