Брандис пожал плечами и отошел к окну.

Граф Платен ввел прусского полковника.

— Полковник фон Деринг, — представился тот, почтительно приближаясь к королю. — Прошу позволения Вашего Величества прочесть депешу его сиятельства министра‑президента графа Бисмарка.

— Я готов вас выслушать, полковник, — отвечал король.

Полковник развернул бумагу, которую держал в руке.

— Я должен предварительно доложить Вашему Величеству, — сказал он, — что я считаю свое поручение фактически отмененным, так как нашел здесь переговоры прерванными и войска генерала Фогеля фон Фалькенштейна готовыми к нападению.

— Так, стало быть, ваше сообщение не может быть более полезным? — сказал холодно король.

— Позвольте мне все‑таки, Ваше Величество, исполнить мое поручение.

— Может быть… — начал было граф Платен.

— Читайте, полковник, — прервал его король.

Полковник медленно прочел депешу, в которой заключалось буквальное повторение требования, выраженного князем Изенбургом 15‑го числа и предлагавшего союз на основании прусских условий реформы.

— Неужели этот человек думает, — воскликнул король, когда полковник кончил, — что я теперь…

— Ваше Величество, — сказал полковник Деринг твердым голосом, — я всепреданнейше прошу принять во внимание, что я, как прусский офицер, не могу слышать о прусском министре‑президенте выражений…

— Разве он не человек, как все мы? — спросил надменно король. — Неужели он думает, что я теперь в поле, во главе моей армии, приму условия, которые отверг в моем кабинете в Гернгаузене? Что я теперь поверну мою армию против Австрии?

— Нельзя ли, быть может, предоставить некоторое время для обсуждения, — заметил граф Платен.

— Я не уполномочен принимать ничего подобного, — возразил Деринг.

— И не нужно, — сухо сказал король, — ответ мой остается тем же: нет! Я допустил переговоры во избежание бесполезного пролития крови и угнетения населения, но так как избежать их не удалось, я больше ничего не могу сделать. Благодарю вас, полковник, и желал бы познакомиться с вами при более благоприятных обстоятельствах. Позаботьтесь, господа, — он обратился к своим генералам, — чтобы полковника проводили до форпостов.

Деринг поклонился и вышел из комнаты вместе с обоими министрами.

Перед домом расхаживал граф Ингельгейм и поглядывал время от времени с напряженным вниманием на окна короля. Группы офицеров оживленно разговаривали. Все знали, что у короля прусский парламентер, и пуще всего боялись капитуляции, не сделав ни выстрела.

— Ведь тогда нельзя будет нигде показаться в ганноверском мундире! — горячился молоденький гвардейский офицерик с по‑детски румяным лицом. — Что ж мы — две недели расхаживали взад и вперед, выжидая то баварцев, то гессенцев и ни разу не обнажив шпаги, того и гляди, попадем, как глупая мышь, в мышеловку! А чего‑чего не ожидали от нового главнокомандующего, — и что же вышло!

На отличной лошади подскакал цветущий юноша в мундире гвардейских егерей, с командорской звездой Эрнста‑Августа на груди, спрыгнул с седла, передал лошадь подоспевшему рейдкнехту[78] и подошел к группе офицеров.

— Откуда так спешно? — спросил говоривший.

— Объезжал войска, — отвечал князь Герман фон Сольмс‑Браунфельс, младший из племянников короля, делая тщетную попытку захватить пальцами чуть видный пушок на верхней губе. — Я в совершенном отчаянии, что король, несмотря на мои настоятельные просьбы, прикомандировал меня к главной квартире — для меня физически необходимо время от времени подышать свежим лагерным воздухом! А вы где, Ландесберг? — спросил он молоденького офицера.

— Да пока здесь, — отвечал тот, — и страшно бешусь на бездействие, на которое нас обрекает главный штаб! Королю следовало бы созвать нас, всех офицеров, и мы бы ему в пять минут доказали, что армия как нельзя более готова к войне и жаждет подраться.

— Еще бы! — воскликнул один гусар, крутя длинные усы. — Я главное не понимаю — на какой прах нам генеральный штаб! Ведь так слоняться без цели, как нас до сих пор заставляли, сумел бы всякий дурак. Мне помнится, я слышал старый анекдот о каких‑то неудавшихся крестоносцах: они предоставили идти перед собой гусю и шли по маршруту, который тому вздумалось указывать. Это было, по крайней мере, проще и дешевле — теперь штабные повыдергали у бедного гуся перья и строчат ими день и ночь — а какой из этого прок?

— Вон парламентер возвращается, — заметил Ландесберг, и офицеры приблизились к охотничьему дому, из дверей которого вышел Деринг в сопровождении Брандиса и Платена.

Пока Брандис распоряжался отправкой парламентера, Платен поспешно подошел к Ингельгейму.

— Повторение требования пятнадцатого числа!

— Ну, и что? — спросил граф Ингелъгейм.

— Разумеется, сейчас же отвергнуто.

— Стало быть, этим несчастным переговорам положен конец? — констатировал Ингельгейм, не без удовольствия провожая глазами карету, в которой уехал Деринг.

— Конец, — повторил граф Платен со вздохом.

— Знаете, любезный граф, — продолжал посланник, — по‑моему, положение весьма серьезно. Вы здесь заперты в угол между прусскими армиями, и я вижу только один исход — немедленное движение к Готе.

— Да и король не прочь двинуться вперед как можно скорее, но генеральный штаб…

— Господи боже мой! — воскликнул Ингельгейм. — Если бы король остался при своих старых генералах, я, право, думаю, что Чиршниц не стал бы постоянно пятиться.

— Да, — граф Платен пожал плечами, — в военном деле я не судья, но в Геттингене всеобщее желание…

— Всеобщее желание как там, так и здесь — действовать и идти вперед — взгляните на группы этих офицеров, они, конечно, думают именно так, — и он указал на кружок горячо разговаривавших молодых офицеров.

Князь Герман подошел к графу Платену.

— Надеюсь, — сказал он, — больше парламентеров не будет?

— Это был последний, — вмешался Ингельгейм.

На дороге послышался резкий рожок почтальона, и быстро подъехала дорожная карета с ливрейным лакеем на козлах.

— Это что такое? — спросил граф Платен удивленно.

И все взгляды устремились на карету, остановившуюся у подъезда.

Лакей спрыгнул с козел и отворил дверцы.

Пожилой человек в дорожном костюме медленно вышел из экипажа и вопросительно огляделся вокруг.

— Персиани? — воскликнул князь Герман.

— Господи! В самом деле, Персиани! — подтвердил граф Платен с удивленным, но радостным выражением, и поспешил навстречу русскому послу при ганноверском дворе.