— Очень жаль, — тихо произнес он и церемонно мне поклонился.

И оставил комнату, не поцеловав моей руки.

Некоторое время после его ухода я сидела в смущении. Казалось, я должна была чувствовать торжество оттого, что победила его. Но у меня не было такого ощущения. Более того, мне вдруг показалось, что вместо настоящего золотого у меня в руках фальшивая монета. Я слегка повела головой, чтобы ощутить шнурок с золотыми застежками на своей шее. Интересно, что подумала бы обо мне мама, если б увидела, как я отвергла помощь так любившего ее человека и отвернулась от земли, которую я назвала своим домом.

Но молчалива и грустна я была только одну лишь ночь. Уже на следующее утро в Вайдекр-холл приехала леди Хаверинг, обменялась деловыми бумагами и адресами с мистером Фортескью, велела сложить мои вещи и увезла меня к себе. Джеймса Фортескью я увидела в последний раз, когда он заехал попрощаться со мной перед отъездом в Бристоль. Он не стал даже заходить в комнаты, подождав меня на террасе.

— Уилл Тайк заедет за вами завтра и повезет вас на прогулку по полям, — сказал он мне. — Мне очень хочется, Сара, чтобы вы научились управлять поместьем. Я знаю, что сердцем вы сейчас в Лондоне, но даже леди Кларенс скажет вам, что можно блистать в обществе и быть при этом рачительной хозяйкой на своей земле.

— Я обязательно научусь, — горячо сказала я, но не добавила: «Чтобы изменить здесь все, когда смогу», — это повисло в воздухе между нами.

— Может быть, сравнив, как обстоят дела в Вайдекре и здесь, вы поймете истинное положение вещей, — сказал мистер Фортескью мягко.

— Может быть.

Он протянул мне на прощание руку, и я подала свою так, как учила меня леди Кларенс. Она бранила меня за мое отвращение к чужим прикосновениям. Чтобы отучить меня от этого, она заставляла меня спокойно стоять и медленно водила рукой по моему лицу, рукам, плечам или гладила мне волосы.

— В конце концов, — однажды заявила она, — от тебя не требуется, чтобы ты кидалась кому-то на шею, но ты — девушка, и тебе должно нравиться, когда за тобой ухаживают.

Так что теперь я стерпела бы, если бы мистер Фортескью поцеловал мою руку или по-отечески поцеловал меня в лоб. Но он не сделал этого. Мы обменялись с ним крепким дружеским рукопожатием, будто я была юным джентльменом.

— У вас имеется мой адрес, — сказал он напоследок. — И что бы вы ни думали о моем опекунстве, вы должны знать, что я ваш искренний друг и стараюсь сделать все, что могу, для вас и для вашей земли. Если у вас будет во мне нужда, прошу вас, пошлите за мной, я приеду сейчас же.

Эти слова вызвали у меня кривую усмешку, ибо я сразу вспомнила о тех годах, когда я ходила голодная и мне никто не предлагал помощь. А сейчас, когда я живу в доме с двадцатью слугами и ем четыре раза в день, мистер Фортескью опасается за меня.

— Думаю, что я сумею позаботиться о себе сама, — сказала я.

— Я другого мнения, — ответил Джеймс, глядя на меня. — Мне кажется, вы и так заботились о себе слишком долго. Вы, Сара, похоронили боль внутри себя, и теперь никто не в силах помочь вам облегчить ее. Я хочу, чтобы вы жили там, где о вас будут надлежащим образом заботиться и где вы обретете все то, чего были лишены в детстве.

Коснувшись полей шляпы, он кивнул мне и леди Хаверинг, махавшей ему кружевным платочком из окна гостиной. Сел на лошадь и поскакал по аллее прочь.

Я долго провожала глазами его удалявшуюся квадратную спину и чуть опущенную голову. Я знала, что если бы моя настоящая мама, Джулия, имела возможность выбирать, то он был бы ее мужем и моим отцом. Но я постаралась прогнать эти мысли от себя, я не хотела больше никаких потерь.

— А теперь, — сказала вышедшая на террасу леди Кларенс, — теперь, моя девочка, мы начнем работать.

В ответ я рассмеялась, поскольку то, что я называла работой, не могло бы явиться леди Кларенс и в страшном сне. Но в последующие дни я смеялась уже меньше.

Разумеется, это не были физические нагрузки, подобно упражнениям на трапеции. Но меня такая работа страшно изматывала, поскольку я не имела ни малейших представлений о правилах светского тона. Леди Кларенс ни на минуту не сводила с меня глаз, она по дюжине раз заставляла меня проходиться по комнате, садиться и вставать со стула. Она приказывала подавать по очереди во двор экипаж, фаэтон или карету, и я снова и снова усаживалась в них, стараясь элегантно придерживать подол платья и наклонять голову так, чтобы не задеть пером крыши.

За столом мы всегда сидели вдвоем, даже Пери не разрешалось есть с нами. И все это время леди Кларенс терпеливо, словно неполноценного ребенка, учила меня держать нож и вилку или класть их на тарелку, в то время как прожевываешь пищу, подносить стакан ко рту, так чтобы на нем не оставалось жирных следов. Она учила меня, как говорить во время еды, как управляться с крылышком цыпленка или его косточками, не грызя и не обсасывая их. Она учила меня вытирать кончики пальцев салфеткой и класть ее на колени таким образом, чтобы она не сваливалась на пол. Она объясняла мне снова и снова, сколько вина положено пить за обедом, когда полагается вежливо отказаться от него, а когда — принять.

И каждую минуту она исправляла мою речь. Удивленно приподнимая брови, она этим давала мне понять, что я говорю как цыганка, что моя речь груба или даже непристойна. Снова и снова я повторяла фразы, как лошадь трудный прыжок, до тех пор пока мне не удавалось найти нужные слова и интонацию.

— К счастью, многие знатные люди говорят как неграмотные батраки, — горько говорила леди Кларенс. — И лишь немногие из них умеют читать и писать лучше, чем вы. Но вам нужно продолжать учебу, Сара, вы делаете заметные успехи.

Я не могла не уважать ее. Что бы я ни делала и ни говорила, она оставалась невозмутимой. Какие бы ошибки я ни совершала — а часто я даже не понимала, что обижаю ее, — она не показывала своих чувств. Однажды вечером, после особо трудного дня, когда она старалась научить меня составлять букет и изящно расставлять цветы в вазах, я, не выдержав, взорвалась:

— Ах, леди Кларенс, это безнадежно. Вы мучаете и меня, и себя. Я никогда не научусь этому. Слишком поздно. Этим следовало заниматься, когда я училась ходить. Лучше я вернусь в Вайдекр и попрошу мистера Фортескью прислать ко мне ту пожилую женщину. Я устала до смерти, да и с вас тоже уже хватит.

— Никогда не говорите «до смерти» или «с вас хватит», — немедленно сказала она. — Нет, моя дорогая, я не устала от этого, более того, я считаю вас очень способной. Я совсем не собираюсь бросать ваши занятия. Мне хочется, чтобы мы продолжали их, и мне приятны ваши успехи.

— Но, леди Кларенс, — возразила я, — светский сезон начинается осенью, а я, конечно, не буду готова к этому времени.

Она изящно откинула голову на спинку стула. Цвета обивки удивительно гармонировали с ее глазами, словно были подобраны нарочно в тон. Возможно, так оно и было.

— Вы должны предоставить решение мне, — ответила она. — Я ввожу вас в этот новый мир, и вы должны доверять моему суждению. Я сама скажу вам, что для вас лучше и когда вы будете готовы.