— Мы не поедем! К черту! Мы разнесем эту тюрьму, но не позволим этому проворовавшемуся старому педику королю отправить нас работать рядом с неграми!

— Сколько еще мы можем терпеть, ребята? Я знаю, вас уже довели до края. Я вижу это в ваших глазах — в них сплошное страдание! И я говорю вам: мы не должны это терпеть! Мы можем послать королю письмо и рассказать ему, что мы чувствуем! Я напишу ему сам, и все вы, ребята, можете подписаться… Или еще лучше, я пойду и поговорю с королем лично! Все, что вам, парни, нужно сделать, — это прокопать мне небольшой туннель под стеной, там, за виселицами, и я…

Верно. Эта последняя строчка никогда не меняется: «Вы, парни, ни о чем не беспокойтесь и приходите повидать меня в Белом доме, вы слышите? После того как я очищу его, там будет достаточно места для моих друзей… Но сначала мне нужны ваши голоса, парни, и после этого я…»

Джордж Уоллес — один из главных политических шарлатанов, но нельзя отрицать, что у него есть талант трансформировать чувство разочарования в силу. Тем не менее во Флориде Макговерн почувствовал — пока Уоллес топтал его вместе со всеми остальными, — что, возможно, далеко не все те, к кому он обращается, на самом деле готовы голосовать за него. Он больше разжигал гнев, чем знал, куда его направить. Разочарование было очевидно, и воспользоваться этим не составляло особого труда. Но что потом? Если бы Уоллес воспринимал себя в качестве кандидата в президенты серьезно — как демократ или кто-нибудь еще, — он, возможно, создал бы организацию, которая сделала бы его реальной угрозой на предварительных выборах, а не просто «спойлером»[96].

Вот Макговерн как раз собрал фантастическую организацию, но вплоть до отправления в Висконсин он не пытался подступиться к той силе, которая, казалось, сама текла к Уоллесу. Он подумывал об этом во время предвыборной кампании в Нью-Гэмпшире, но, только побив Маски на двух участках консервативных «синих воротничков» в центре Манчестера, убедился в том, что можно создать совершенно неожиданную коалицию: странное сочетание антивоенных фриков и рабочих, фермеров и кинозвезд наряду с городскими чернокожими, сельскими латиносами, «голосом молодежи»… Коалиция, которая могла бы избрать почти любого.

* * *

Маски облажался во Флориде, позволив себе затесаться в толпу на правом фланге — с Уоллесом, Джексоном и Хамфри, — и финишировал безнадежно четвертым позади всех троих. В этот момент самонадеянный проект Линдси начал выглядеть, как пророчество. Конфуз в Нью-Гэмпшире заставил Маски в легкой панике отдалиться от центра, и теперь партия была поляризована. Дорога в Висконсин вдруг оказалась свободна по обеим полосам — как для левых, так и для правых. Единственной потенциальной опасностью была тихоходная плавучая тюрьма под названием «фургон Маски», ползущая вниз по тому, что его охваченный чувством безысходности медиаменеджер называл «желтой полосой посередине дороги».

Еще одной жертвой на тот момент стал Линдси. Руководители его кампании в Висконсине обнаружили в плане фатальную ошибку: никто не потрудился, как только Маски отошел от центра, обнародовать имя кандидата, который мог бы теперь расположиться на территории левых. Тому, кто обратил на это внимание, по-видимому, было сказано, что Макговерн не будет определяющим фактором на более поздних стадиях гонки. После двух подряд поражений в Нью-Гэмпшире и Флориде у него закончатся деньги, и он потащится на ближайшую живодерню… Или, если это не удастся, отправится доживать свой век на какую-нибудь продаваемую по дешевке ферму для старых либералов, начисто лишенных харизмы.

Но что-то пошло не так, и, когда Линдси прибыл в Висконсин, чтобы захватить ту самую территорию левых, которая, как он знал, по плану должна была ждать его, он обнаружил, что место уже занято, опечатано и хорошо охраняется по периметру легионом фанатиков с холодными глазами, нанятых Джорджем Макговерном[97].

Джин Покорни, 25-летний организатор кампании Макговерна в Висконсине, опутал своими сетями весь штат. Он работал с весны 1971-го, разработав план, удивительно похожий на тот, что был у Линдси. Но не совсем такой же. Главное отличие было очевидно, но с первого взгляда становилось ясно, что обе схемы основаны на одной и той же идее: Маски накроется еще на ранней стадии, потому что центр не просто беззащитен, а, вероятно, вообще отсутствует… И после этого демократическая гонка сведется к гражданской войне — ожесточенной битве не на жизнь, а на смерть между «старой гвардией» справа и «бандой молодых чужаков» слева.

Графы с именами в плане Линдси были по-прежнему пусты, но рабочая версия строилась на том, что в Калифорнии все сведется к Маски, представляющему правых, и Линдси, представляющему левых.

Схема Покорни была разработана примерно на год раньше плана Линдси, и все графы там были заполнены — на всем пути до Калифорнии, где в последних двух графах значились имена Макговерна и Хамфри. Еще одно различие между планами заключалось в том, что схема Линдси не была подписана, а у Покорни в нижнем правом углу имелись подписи: разработчики — Харт, Манкевич и Макговерн.

Даже спонсоры Линдси увидели в Висконсине зловещее предзнаменование. К тому времени, когда он прибыл туда, слева уже не осталось свободного места. С самого начала стратегия Линдси строилась на предположении, что у Маски, по крайней мере, найдутся силы, чтобы вышибить из гонки Макговерна, прежде чем он откажется от центра. На бумаге все это вполне имело смысл, но 1972-й стал не лучшим годом для планов, расписанных на бумаге, и впечатляющая победа Макговерна в Висконсине оказалась «шоком» и «потрясением» для очень многих людей, которые должны были бы лучше понимать ситуацию.

Висконсин стал для Макговерна местом, где он нашел рабочую модель для коалиции, превратившей оставшуюся часть кампании на предварительных выборах в скоростной спуск с горы. Висконсин устранил все препятствия, кроме трупа Хьюберта Хамфри, который боролся, как бешеный скунс, на всем пути до самого конца, напичканный лучшими стимуляторами, которыми могли снабдить его врачи Джорджа Мини, принимая наличные и заказы каждую полночь от «чистильщика» Мини Аль Баркана. Хамфри жестоко нападал на Макговерна день за днем — по каждому вопросу, который только могли придумать для него наиумнейшие профсоюзные головы…

Это была отвратительная лебединая песня Хьюберта. Он подписывал долговые расписки профсоюзам больше 20 лет, и, должно быть, это стало для него ужасным потрясением, когда Мини потребовал уплатить по ним по всем одновременно.