К счастью, фиговые деревья явно не умеют контролировать соотношение полов в осиных семьях, которым они дают пристанище. В противном случае самцы с высокой вероятностью вымерли бы, а вместе с ними и весь осиный род. Вероятная гибель всей породы – слишком уж печальный исход. Так далеко естественный отбор не заглядывает. Возможно, фиговые деревья не влияют на соотношение полов бластофаг потому, что осы сами нуждаются в таком регулировании и занимаются этим гораздо активнее.

Женское фиговое дерево тоже хочет (в рамках теории Дарвина), чтобы в его фиги проникли самки, иначе его женские цветки останутся неопыленными. Самка хочет попасть в мужскую фигу, потому что только там она найдет псевдоженские цветки для своих личинок. Стоит ей оказаться внутри женской фиги, и она – генетический труп, поэтому она шарахается от женских фиг как от чумы. У нее не будет потомства. Если говорить более строго, гены, которые заставляют ос забираться в женские фиги, не передадутся следующим поколениям. Если бы естественный отбор имел дело только с осами, мир завоевали бы такие бластофаги, которые игнорировали бы женские фиги и приветствовали мужские с их прекрасными псевдоженскими инкубаторами.

Снова нам хочется вмешаться со своими человеческими понятиями и сказать: “Но, очевидно, бластофага захочет отложить часть яиц в женских фигах, ведь это жизненно важно для сохранения видов фиговых деревьев, даже если какие‐то гены осы обречены там на гибель. Если прервется линия фиговых деревьев, популяция ос тоже вскоре исчезнет”. Это зеркальное отражение предыдущего аргумента. Благодаря глупости – или альтруизму – некоторых ос, готовых забраться в женские фиги, естественный отбор становится на сторону более эгоистичных особей, которые сумели облететь женские фиги стороной и попасть только в мужские. В популяции ос всегда поощряется индивидуализм, а не гражданская ответственность и не работа ради продолжения генетической линии. Почему же тогда не вымирают ни фиговые деревья, ни фиговые осы? Дело не в альтруизме и не в прозорливости, а в том, что индивидуализм по одну сторону границы оса/дерево компенсируется эгоистическими контрмерами другой стороны. Фиговые деревья стараются противодействовать потенциальному эгоизму ос и не допустить того, чтобы осы, руководствуясь исключительно собственными потребностями, уклонялись от опыления женских фиг. Естественный отбор поощряет обманную тактику женских фиговых деревьев и позволяет им принимать вид мужских, так чтобы бластофаги не заметили разницы.

Таким образом, в играх бластофаг с фигами реализуется идеально симметричная стратегия. Обе стороны имеют возможность проявить эгоизм. Если любая из сторон добьется своего, могут погибнуть все – и осы, и деревья. Не альтруистическое самоограничение и не экологическая дальновидность не дают произойти катастрофе. Безопасность каждый раз обеспечивается прямым контролем обеих сторон, преследующих собственную выгоду, над действиями противника. Фиговые деревья, если бы только смогли, избавились бы от самцов бластофаг, тем самым приблизив и гибель ос, и свой конец. Им не дают этого сделать осы, заинтересованные в воспроизводстве как самок, так и самцов. Дай самкам волю, они носа не сунут в женские фиги – и неизбежно вымрут сами и погубят деревья. Деревья ограничивают их волю – делают так, чтобы труднее было отличить мужские фиги от женских.

Итак, можно ожидать, что и мужские, и женские фиговые деревья будут всячески стараться заманить ос в свои фиги. Следует также ожидать, что осы постараются угадать, где мужские фиги, а где женские, чтобы попасть в первые и не угодить во вторые. Что значит “постараются угадать”, мы помним – за время эволюции у них появятся такие варианты генов, благодаря которым осы станут распознавать мужские фиги. В более извращенном смысле мы сказали бы, что мужским и женским деревьям выгодно выращивать ос так, чтобы те искали фиги противоположного пола. Столь непростой довод я позаимствовал из блестящей работы двух английских биологов – Алана Графена, одного из самых прогрессивных теоретиков математики современного дарвинизма, и Чарльза Годфри, известного эколога и энтомолога.

Какими средствами располагают фиговые деревья в своей стратегической игре? Женские деревья могут изменить собственный облик так, чтобы и внешне, и запахом как можно больше напоминать мужские. Мы знаем из предыдущих глав, что мимикрия – весьма распространенное явление в царствах животных и растений. Насекомые палочники прикидываются обычными, несъедобными палочками, и птицы не обращают на них внимания. Вкусные бабочки становятся похожими на бабочек совершенно других видов – горьких и противных, которых птицы научились отличать. Всевозможные орхидеи изображают пчел, мух и ос. Еще в XIX веке натуралисты радовались мимикрии такого рода, а коллекционеры так же легко поддавались на обман, как, по‐видимому, поддаются и животные. Теперь ясно, что естественный отбор поддерживает развитие некогда страшной и загадочной мимикрии во всем ее почти безграничном совершенстве. Безусловно, мимикрия женских фиг, которые не нравятся бластофагам, под мужские – которые бластофагам нравятся – вполне закономерна, однако последствия ее, мягко говоря, неочевидны, об этом надо еще подумать. Кроме того, мужские фиги ожидаемо могут подражать видом и запахом женским фигам, и вот почему.

Мужское дерево “хочет”, чтобы самка-бластофага залезла в его фиги и отложила яйца в псевдоженских цветках. Но фиги выигрывают от этого лишь постольку, поскольку потом в них выведутся самки, которые исполнят свое предназначение. Они должны покинуть родную фигу с грузом пыльцы, после чего, по крайней мере, кто‐то из них опылит женские фиги и попадет на генетическое кладбище – и передаст в будущее если не собственные гены, то хотя бы гены фиги. Если мужская фига ничем не напоминает женскую, она скорее поможет осе добиться своего – выбрать только мужские цветки и отложить яйца. Зато дочери этой осы, скорее всего, унаследуют мамин вкус к фигам. Дочери осы тоже будут выбирать только мужские фиги и никак не будут содействовать продвижению генов своей родной фиги – хотя успешно продолжат собственную генетическую линию.

Давайте теперь взглянем на конкурирующее мужское дерево, чьи фиги напоминают женские. Оно решительно не нравится самкам ос, которые стараются миновать женские фиги, поэтому ему труднее их приманить. Но уж если ему удастся залучить кого‐нибудь, то это будут самки особого подвида – достаточно глупые (с позиции их вида), чтобы полезть в похожие на женские фиги. Они тоже оставят свои яички в псевдоженских цветках. Их дочери тоже унаследуют материнские вкусы при выборе фиги. Угадайте, какие. Матери этих новых ос целеустремленно летели к мужским фигам, внешне похожим на женские – и их склонности (глупые, с позиции их вида) передадутся потомству. Их дочери вылетят в большой мир и примутся выискивать те фиги, которые выглядят, как женские. Многие из них найдут что искали и таким образом поставят крест на собственных генах, зато доставят пыльцу из мужских фиг туда, куда нужно фиговому дереву. Свои гены незадачливые самки выбросят, но сберегут в своих пыльцевых корзинках удачливые гены фиг, в том числе и те, которые обеспечивают сходство мужских фиг с женскими. Гены дерева-конкурента, благодаря которым усиливаются гендерные различия между мужскими и женскими фигами, тоже полетят вместе с осами. Однако, с позиции мужской фиги, содержимое этих корзинок с высокой вероятностью бесследно исчезнет в генетической могиле – в других мужских фигах. Поэтому мужские фиги объединятся с женскими в стремлении запутать ос и избежать пути на собственное генетическое кладбище. В “стремлении” к единообразию мужские и женские фиги солидарны.