На улице они увидели Вебера. Он одиноко стоял с чашкой кофе и рассматривал человека на лестнице.

— Как дела, Вебер? — спросил Мёллер.

Вебер прищурился, будто раздумывая, отвечать ему или нет.

— С ней все нормально, — ответил он и снова взглянул на человека на лестнице. — Конечно, она говорит, что не понимает этого, что ее сын не переносил вида крови и все в этом роде, но что касается изложения фактов — тут все в порядке.

— Хм. — Мёллер взял Харри под локоть. — Пройдемся.

Они побрели вниз по улице. Это был квартал двухэтажных домиков с палисадниками, и лишь в самом конце улицы стояли два многоквартирных дома. Мимо в сторону полицейских машин с включенными мигалками промчались на велосипедах несколько раскрасневшихся подростков. Дождавшись, пока они отъедут на приличное расстояние, Мёллер спросил:

— Кажется, ты не слишком рад, что мы добрались до убийцы Эллен.

— Чему тут радоваться? Во-первых, мы до конца не уверены, что убийца — Сверре Ульсен. Анализ ДНК…

— Анализ ДНК покажет, что это он. Что еще, Харри?

— Ничего, шеф.

Мёллер остановился:

— Правда?

— Правда.

Мёллер кивнул на дом:

— Ты считаешь, что Ульсен дешево отделался, получив пулю в лоб?

— Я ничего не считаю, шеф! — вдруг вспылил Харри.

— Выкладывай! — прорычал Мёллер.

— Я думаю, что все это просто смешно!

Мёллер наморщил лоб:

— Что смешно?

— Такой опытный полицейский, как Волер, — Харри, понизив голос, говорил медленно, отчетливо выделяя каждое слово, — и вдруг в одиночку едет поговорить и по возможности задержать человека, подозреваемого в убийстве. Это нарушение всех писаных и неписаных правил.

— И что ты хочешь этим сказать? Что Том Волер сам устроил провокацию? Ты думаешь, что, заставив Ульсена достать оружие, Волер хотел отомстить за Эллен? Ты поэтому все время повторял «по словам Волера», «по словам Волера» — будто мы, полицейские, ставим под сомнение слово коллеги? А половине следственной группы пришлось это слушать.

Они стояли и смотрели друг на друга. Мёллер был почти того же роста, что и Харри.

— Я только сказал, что это просто смешно, — сказал Харри и развернулся. — Это все.

— Хватит, Харри! Не знаю, зачем ты приехал сюда за Волером, если подозревал, что что-то подобное может случиться. Но я знаю одно: больше я не желаю об этом слышать. Я вообще не желаю слышать от тебя никаких инсинуаций на кого бы то ни было. Ясно?

Харри посмотрел на дом Ульсенов, Желтый, ниже других домов, и живая изгородь тоже ниже, чем у соседей. Среди домов на этой залитой заходящим солнцем улице домик Ульсенов казался беззащитным. И одиноким. В воздухе горько пахло костром, с ипподрома Бьерке доносились обрывки металлических фраз из динамиков.

Харри пожал плечами:

— Прошу прощения. Я … в общем, вы знаете.

Мёллер положил руку ему на плечо.

— Она была лучше нас всех. Я знаю, Харри.

Старик держал в руках «Афтенпостен». Он увлеченно читал о фаворитах на предстоящих бегах, когда заметил, что к его столику подошла официантка.

— Добрый день, — сказала она и поставила перед ним поллитровый стакан пива. Как обычно, не говоря ни слова, старик пристально смотрел на официантку, пока та считала мелочь, которой он с ней расплатился. Возраст этой женщины было сложно определить, но старик предположил, что ей больше тридцати пяти, но меньше сорока. Вид у нее такой, словно жизнь у нее не легче, чем у посетителей ресторана. Должно быть, натерпелась за эти годы. Но она все равно улыбалась. Официантка удалилась, и старик, озираясь по сторонам, отхлебнул из стакана.

Он взглянул на часы. Встал, подошел к телефону-автомату в дальнем углу ресторана, опустил в него три кроны, набрал номер и стал ждать. После трех гудков трубку взяли, и он услышал ее голос:

— Юль.

— Сигне?

— Да.

По ее голосу он понял, что она уже боится, что она узнала, кто говорит. Он звонил уже в шестой раз — может, она уже уловила его график и сегодня ждала его звонка?

— Это Даниель, — сказал старик.

— Кто это? Что вам нужно? — задыхаясь, спросила она.

— Я же говорю, это Даниель. Я только хотел снова услышать то, что ты говорила в тот раз. Помнишь?

— Прекратите. Даниель умер.

— «Сохранять верность и в смерти», Сигне. Не до смерти, а в смерти.

— Я звоню в полицию.

Он повесил трубку. Потом надел шляпу и пальто и вышел на залитую солнцем улицу. В парке Санктхансхёуген уже раскрылись первые почки. Все было как раньше.

На фоне ровного ресторанного гула — шума голосов, звона столовых приборов и шарканья суетящихся официантов смех Ракели звучал как-то по-особому.

— …И не на шутку перепугался, когда увидел, что кто-то оставил мне сообщение на автоответчик, — говорил Харри. — Ну, ты знаешь, там мигает такой огонек. А потом на всю комнату раздается твой командный голос. — Харри перешел на бас. — «Это Ракель. Встречаемся в „Диннере“ в пятницу в восемь вечера. Оденься поприличнее и не забудь бумажник». Ты до смерти напугала Хельге, мне пришлось дать ему двойную порцию корма, чтобы успокоился.

— Я так не говорила! — со смехом возразила Ракель.

— Ну, примерно так.

— Нет. Это все из-за тебя, из-за твоего автоответчика. — Она тоже попыталась заговорить басом: — «Это Холе. Говорите». Это так… так…

— Harry?[46]

— Точно!

Это был замечательный ужин, замечательный вечер, и вот пришло время все испортить, подумал Харри.

— Мейрик отправляет меня в Швецию, шпионить за нацистами, — сказал Харри, вертя в руке стакан. — На шесть месяцев. Уезжаю в эти выходные.

— А-а.

Харри поразило, что ее лицо не выразило никаких чувств.

— Сегодня звонил Сестрёнышу и отцу, рассказал им, — продолжал Харри. — Отец поговорил со мной и даже пожелал удачи.

— Это хорошо. — Ракель чуть улыбнулась и углубилась в изучение меню. — Олег будет по тебе скучать, — добавила она тихо.

Харри поднял глаза, но поймать ее взгляда не смог.

— А ты? — спросил он.

Ракель ухмыльнулась.

— Здесь есть банановое мороженое а-ля Сычуань, — сказала она.