Но, блядь, так будет лучше для принцессы.

Потому что, если вдохну ее хоть раз, если рядом окажусь, — уже от себя отодрать не сумею. И без того с мясом отдираю. Даже на расстоянии выламывает всего на хрен.

Хотя…

Криво усмехаюсь собственному отражению в больничном зеркале, готовясь прямо отсюда вылетать, чтобы во всем разобраться.

Даже представлять себе не нужно, как София вздохнет с облегчением.

Будет только рада, что больше не увидится со мной.

Долго пью кофе в аэропорту.

Дела решил, нашел, кто же на самом деле подставил и застрелил отца Софии, кто на нее саму покушался.

Охирел — даже мысли не допускал ведь о том, что на прицеле моя золотая принцесса, а не я. До хера тех, кому я дорогу перешел, пусть и с криминалом никогда не связывался.

Романа к ней отправил.

Слетал пока и к ее сестре, убедиться, что все проходит успешно. Идет девочка на поправку. Пока прогнозы не самые лучшие, пятьдесят на пятьдесят, но это лучше, чем приговор.

Специально ведь ей не говорил.

А теперь…

Теперь ее больше ничего рядом со мной не держит.

Не зависит от меня ни в чем.

Операцию провели, все дальнейшее лечение оплачено.

Дом ее прежний выкупил, на счету в банк такую сумму забросил, что на три жизни принцессе и ее семье хватит.

Больше ни в чем от меня не зависит. И терпеть меня не должна.

Медленно отхлебываю горький кофе, а чувствую, будто отраву глотаю.

Чего я тяну?

Наверняка, принцессы в моем доме больше нет. Суток, даже больше, ей вполне должно хватить на то, чтобы бежать оттуда без оглядки. Знаю ее. Даже ведь вещи свои собирать наверняка не станет.

А ведь я дом под нее строил — только теперь понимаю.

И комнату ту, в которой принцессу поселил, сделал ровно такой, как ее была в отцовском доме. И розы эти, которые она так любит. И фонтан в саду…

Сам не понимал. Или, сам себе врал, что специально так делаю. Уколоть ее побольнее пытаюсь. Чтобы понимала, сильнее чувствовала контраст между мечтой своей, прежней жизнью и реальностью, в которой по воле своей жить не может и продать себя вынуждена.

Думал, хочу ударить этим побольнее. А ведь ни хера. В глубине души всегда хотел на самом деле, чтобы принцесса в этом доме осталась. Чтобы захотела остаться.

С самого начала хотел.

Не насильно взять, к себе забрать, и не по сделке.

Чтоб сама ко мне пришла и быть со мной сама чтоб захотела.

С того самого вечера, когда в клубе у Севера ее встретил.

Но если тогда не захотела, не пришла — то уж теперь и говорить не о чем.

И понимаю, зачем время тяну, почему не возвращаюсь сразу домой.

Без нее он пустым будет. Будто душу из него взяли и вынули.

И шансов, после всего, что было — ни хера никаких у меня нет.

Не завоюю я золотую свою принцессу. Не забудет она мне всего этого. Не забудет и не простит!

Такого не прощают.

Сжимаю челюсти до хруста, отставляя пустую чашку.

Нечего тянуть. Пора.

Могло ли у нас выйти все иначе?

Нет. Даже если бы с самого начала понимал про свои чувства, все равно гнул бы и ломал. Я себя знаю. Слишком много ненависти во мне было всегда к этой семье. Слишком много лет она жила во мне. Жаждой отомстить пульсировала в сердце.

Не поступил бы иначе. Скорее, чувства эти из себя бы вытравливал. И ее бы гнул жестче. Топтал бы по-настоящему.

А раз нет, и вариантов быть не может, так и говорить не о чем.

И тянуть тоже. Привыкать надо мне к пустому дому, в котором никогда не будет моей золотой принцессы. И к жизни, в которой без нее будет ледяная пустота.

Сам виноват. Но теперь уж не исправить.

София

— Стас!

Последние минут двадцать так и стою в коридоре.

Обхватив себя руками, чувствуя, как электрический ток струится по ногтям, отбивается каждым ударом в сердце.

Трудный разговор. Тяжелый. Практически невозможный!

Не знаю. Ничего не знаю, — ни что он скажет мне в ответ, ни как отреагирует!

Может, посмотрит, как на жалкую букашку под ногами, как все те, в доме отца смотрели, и отшвырнет…

Боюсь.

До одури боюсь.

Глаза его увидеть и лицо каменное, на котором пренебрежение появится, когда эти самые важные слова ему скажу. Те, которыми живу. Которые и есть сейчас вся я, вся моя жизнь.

Но я должна.

И это, наверное, то, на что мне потребуется больше всего сил. Больше, чем на все, что было раньше.

Ключ поворачивается в замке, и я замираю. Кажется, в полнейшей тишине на весь дом оглушительно бьется гулом сердце.

— Стас! — не бросаюсь к нему. Пошевелиться, с места сдвинуться не могу. Только еще сильнее сжимаю руками плечи.

Его имя хочется кричать, а выходит так, что и сама почти не слышу.

— Суток оказалось слишком мало, чтобы собрать вещи?

Каменное, непроницаемое лицо.

Даже на меня не смотрит.

Со звоном бросает ключи на тумбу у входа. Не глядя в мою сторону, направляется в свой кабинет.

— Стас!

Сжимаю кулаки. Кажется, сейчас просто сползу по стене вниз.

— Не надо благодарить меня, София, если ты осталась ради этого, — все же останавливается.

Чеканит слова, ударяя льдом. Не смотрит по-прежнему мне в лицо.

А я…

Я вся сжимаюсь от этого ледяного равнодушия.

Как будто совершенно чужой человек передо мной. Незнакомец.

Словно и не было между нами ничего. Никогда.

Ни ненависти той, что сжигала, все внутренности обугливала. Ни страсти.

Не было всех тех слов, что хрипел, касаясь пьянящими губами моей раскаленной от его прикосновений кожи.

Как будто мы впервые встретились сейчас. И я для него — никто. Пустое место…

— Нет, — выдыхаю еле слышно деревянными губами.

— Не ради этого, Стас. Ради… Тебя…

— Думала, я нуждаюсь в сиделке? — густая бровь летит вверх.

А его глаза наконец смотрят. Впиваются в меня холодным, ледяным зондом. Буравят насквозь.

— Или хотела посмотреть, как я превратился в инвалида? Со мной все в порядке, Софи-ия. Ни ухаживать за мной немощным не нужно, ни злорадствовать по поводу моей инвалидности не выйдет. Так что зря потратила столько времени. Могла бы уже загорать на каких-нибудь Багамах. Или модельное агентство себе прикупить и блистать на подиуме, не попадая ни от кого в зависимость. Или я оставил мало денег? Больше не дам, уж извини.