– Больно!

– Прости… – Пытаюсь отойти вдоль стены, но ладонь, мгновенно упершаяся в резной камень у самой моей головы, не дает этого сделать.

– Эй. – Глядя в упор, Орфо поднимает брови. На губах появляется озорная улыбка. – Ты же не считаешь, что я задумала что-то лишнее? Просто проверим… – второй рукой она откидывает волосы с лица: успела сильно смять прическу, – заражусь ли я чем-нибудь от тебя. Все равно, вероятно, сдохну, так хоть сделаю благое дело.

– Ох… – Больше не пытаясь сделать ни шагу, просто прикрываю руками лицо, остервенело тру лоб, веки, щеки. Я весь горю. Вряд ли это незаметно, и как же я зол. Точнее, был бы зол, если бы не дикая растерянность. И полное бессилие. – Умоляю, с чего ты решила, что это хороший метод?

– Не знаю, но почему нет? – Сквозь пальцы вижу, как она невинно пожимает плечами. Она не могла успеть протрезветь, но у нее совершенно ясные, разве что с сильно расширенными зрачками, глаза. – Возможно, ты… нравился мне в детстве. Сейчас не могу точно сказать, немало прошло. Но…

Что поразительно, она не смущена, ни капли. И если бы не чернота в густой синеве радужек, я даже не заметил бы, что она возбуждена. Смотрит прямо, говорит просто и теребит украшение на шее – бегает пальцами по оливковым веткам и плодам, щиплет их, обстукивает ногтями. А я вдруг осознаю: я мог бы сжать ее ворот так же, как она сжала мой, я дернул бы эту тонкую ткань вниз вместе с хрупкими подвесками из перламутра – и вполне возможно, Орфо бы не возразила. Но я не должен. Я-то ничего к ней в детстве не испытывал, и в этом я уверен. И потому говорю другое, то единственное, на что способен мой пьяный рассудок:

– Надеюсь, ты сделала это не в надежде, что так я тебя прощу.

На секунду ее лицо застывает, но тут же улыбка возвращается, став только шире и искусственнее. Глаза леденеют.

– Эвер, не заставляй меня давать тебе пощечину. Я прекрасно знаю, сколько стоит предательство. Даже если бы я весь этот месяц согласилась ублажать тебя языком и всеми прочими частями, ты вряд ли бы…

Голова от этих грязных образов опять идет кругом, но совсем не в том смысле. Уже по всему телу бежит озноб, насмешливый шепот хозяина: «Возьми ее, ну же», – заполняет сознание, и я делаю то, чего не жду сам от себя: протянув руку, зажимаю Орфо рот.

– Прекрати сейчас же.

Поверх моей ладони она только опять приподнимает брови, а когда я отстраняюсь, устало, уже совсем другим голосом спрашивает:

– А то что? И что тебя смущает? Тебе, кажется… все-таки понравилось. Нет?

Она смотрит все так же неотрывно. И я уже точно не понимаю, о чем она думает, что чувствует. Понравилось ли ей? Или она правда ставила на мне опыт, как с растениями?

– Я не знаю. – Это как расписаться в собственном поражении, но я не хочу врать и играть с ней в игры. Это уже не петтейя. – Не знаю, ты все усложняешь, я не понимаю тебя, и…

…И мое тело говорит то, что пугает меня самого. Ведь мне до сих пор нужен холодный душ.

– И тебе пора спать, Эвер, – обрывает вдруг она, очень мягко. – Как и мне. А завтра-послезавтра увидим, заразил ли ты меня чем-то подземным. Но думаю, нет.

– Я…

– Правда. Иди. – Она опускает руку, делает шаг назад. Сейчас я все-таки вижу в ее глазах тень вины, но, кажется, она думает не о том. – И да, Эвер. Если тебе было неприятно, ты должен сказать. Я помню о твоей проблеме, я честно держала ее в голове до пятого кубка, но…

Моя новая проблема – это, похоже, ты. Но вслух я говорю:

– Что ж, видимо, после пятого что-то случилось и со мной. Доброй ночи.

Она открывает рот, снова расплывшись в двусмысленной улыбке, и я точно знаю, что она могла бы спросить. «Не хочешь остаться?» Но, возможно, она что-то читает в моих глазах и передумывает: отводит взгляд, устремляет его на дверь, и она распахивается.

– Не хочешь взять пару пирожных и съесть в кровати? – Вот что звучит вслух. И невольно я усмехаюсь, с удивлением ощущая, как опять спадает неловкое напряжение между нами.

– Они все твои.

– Отлично. – Она проходит к подоконнику, начинает сгружать посуду в более-менее приемлемую для прислуги башню и повторяет: – Доброй ночи. До завтра. До допроса.

Еще бы вспомнить, что я собирался на нем говорить.

Попрощавшись еще раз, я выхожу в коридор и преодолеваю его так быстро, как только могу на нетвердых ногах. По углам пляшут тени, несколько раз я спотыкаюсь, путаю свою дверь с чьей-то еще, впустую дергаю ручку минуты полторы, но наконец спохватываюсь и все же вваливаюсь к себе. Едва сдерживаю соблазн сразу упасть на кровать лицом вниз. Действительно иду в душ, где пытаюсь смыть с себя… все, что можно, заодно отметив: следы кошачьих когтей в местах, где они остались, побледнели, начали зарастать. Кожа почти как раньше – белая, ровная. Я касаюсь ее без содрогания, стараюсь забыть гнилую плоть, под которой она пряталась. Может, все правильно. Может, еще немного – и я забуду Подземье как кошмарный сон или период болезни, от которой я излечился. Надеюсь, но…

«И ты продолжишь жить жизнь».

«Принцесса и ее гаситель, на веки вечные, точнее, пока принцесса не сдохнет».

Но в моей голове все намного сложнее из-за постоянного ужаса, царящего там.

Да, она убила меня. А теперь может получиться так, что я убью ее и буду помнить об этом до собственной смерти. Правда будет преследовать меня – о том, что ничего не изменилось. Я не заразен, не похож на гниющий труп и не охочусь за другими живыми существами, чтобы сожрать их. Возможно, я даже стану медиком. Но внутри я останусь Монстром, которого Орфо не должна была спасать. Ведь вопреки всему, что она для меня сделала, и всему, что привело ее к нападению, я по-прежнему не уверен, смогу ли по-настоящему ее простить.

Как, впрочем, и себя.

7. Одна история удивительнее другой. Орфо

– А как ты его выследила?

– А где он набросился?

– И он правда был таким огромным и жрал всех подряд?

– Ого-го!

Выплыть меж двух параллельных потоков вопросов и восклицаний сложно, но я стараюсь. Кас и Пол ведь делают это не для того, чтобы