Это нелепо. Нелепо, но я, снова с трудом растянув в улыбке губы и облизнув их, выдыхаю:

– Я же могу быть заразным. После Подземья. – Пытаюсь скрыть ужас, который вселяет в самого меня эта мысль, но, похоже, не очень хорошо. Впрочем, поступок и так все сказал за меня.

– О боги! – Орфо отдергивает руку первой, хмурится, и теперь синева ее взгляда прожигает меня злостью. Но почти тут же глаза закатываются едва ли не под лоб. – О боги, Эвер, ты с ума сошел, что ли? И из-за этого я потратила на тебя последнее вино?

– Прости. – Выпустив ее второе запястье, потираю шею, морщусь: крепко сдавила. Но я не лучше. Со стыдом замечаю на смуглой коже Орфо багровые полосы. – Ох. Я…

– Тогда я допью твое! – Она отнимает мой кубок, заглядывает туда, а потом разочарованно скользит взглядом по моей рубашке. – Нет, не допью.

На вороте, на груди, на животе пятна – похоже, я облился, когда схватил ее. Морщусь, выпрямляюсь, принимаюсь тереть лицо уже обеими руками, с омерзением ощущая, как слипаются пальцы. Вино было полусладким. А выплеснутое в лицо, почему-то ощущается на губах кислым.

– Прости, прости, прости… – Я потираю и веки. – Как ты там сказала? Нервы. Что бы это ни значило.

Она молчит, неотрывно смотря на меня, уже не испуганная и не злая, но расстроенная. Кажется старше своих лет, не то чтобы сильно старше, но моей ровесницей – точно. Даже не пытается улыбнуться и свести все к какому-нибудь юмору, который я опять не пойму, – просто ждет, скажу ли я что-то еще. А я снова думаю о галлюцинациях. О «ране» на скале. О мертвой птице и рвоте камнями, от которой едва-едва избавился. Мне точно пора идти.

– Я… – Приходится быстро сглотнуть: снова в горле разрастается горький ком. – Я лучше лягу, Орфо. Пока совсем не испортил тебе вечер.

– Эвер, – шепчет она так тихо, что я вряд ли услышал бы, если бы не ловил каждое слово.

Плавное движение – она опирается на подлокотник и встает. Пошатывается, ругнувшись сквозь зубы, опирается на мое плечо, но это не вызывает содрогания, к которому я почти привык. Нет порыва отстраниться, может, потому что сейчас я едва не раздавил ей руку, а она едва меня не задушила, и после этого оберегать личное пространство как-то нелепо.

– Эвер, может, тебя проводить к папиному старшему медику? – так же тихо предлагает она. – Он, наверное, уже в покоях, он не любит задерживаться на пирах.

– Нет, – говорю как можно увереннее, даже опять улыбаюсь, хотя убеждаю скорее себя. – Может, ты и Скорфус правы.

– В чем? – Ее брови сдвигаются. Похоже, и она не совсем понимает, как воспринимать новую реальность, в которой мое лицо и одежда все в красных подтеках из-за ее… нервов.

– Ну… – я сам перевожу взгляд на белую – уже далеко не белую – ткань, – что мне просто нужно меньше выдумывать ужасы. Так или иначе, – лучше признаться, все равно это не скрыть, – я правда плохо себя чувствую. Это не совсем про тело, это про дух. – Хочу остановиться, но продолжаю, будь проклят этот опустевший кувшин. – Я все еще боюсь. Боюсь, что… то, чем я пробыл столько лет, не изживается просто так. И…

– Эвер, – повторяет она в третий раз. Слегка качается, отцепляя пальцы от моего плеча, но говорит твердо, даже строго: – Послушай. Как бы ты себя ни ощущал, ты не заразный. Ты был Монстром только там. Магия Подземья работает иначе.

– Как это проверить? – Я спрашиваю безнадежно, просто потому что не могу больше оставаться наедине с этим вопросом. – Как, Орфо? Мы поймем, только если кто-то… заболеет, пообщавшись со мной, или станет меняться, или…

Тоже видеть всюду черепа и червей. Бросаться на людей. Делать что-то похуже.

– Проверить? – отзывается она и вдруг неуловимо меняется в лице. – Мм. Это мысль.

В следующий миг пол резко уходит из-под ног – как палуба пробитого корабля. Орфо просто… целует меня, снова схватив за рубашку и толкнув к стене, впечатав в нее лопатками. Она целуется грубо, сразу давая понять, кто здесь главный. У ее губ вкус вина и ежевики, и я задыхаюсь то ли от их мягкого жара, то ли от того, как пальцы стиснули ткань у самого ворота, разве что не порвав его. Боги… что? По позвоночнику бежит дрожь, сковав руки; я не могу взять ее за плечи, не могу оттолкнуть, не могу ничего – а главное, не понимаю, что хочу сделать. Особенно когда одна ее рука легко, но настойчиво скользит ниже моего пояса, а грудь прижимается к моей, и я чувствую теплую твердость сосков. Это дико – но оцепенение отпускает меня, и ладони осторожно скользят по ее хищно напряженной спине вниз. Вдоль ребер, к бедрам, сжимая их и пытаясь всю ее прижать еще теснее. Безумно – но я покорно приоткрываю губы сильнее и отвечаю, когда язык касается моих зубов. Голос разума, помнящий другую Орфо, еще хочет спросить, где и с кем она научилась целоваться так хорошо, ведь пока я был с ней, она ни с кем не встречалась, хотя некоторые ее ровесники уже упали в первые подобные развлечения. Но я понимаю: с кем угодно, от целеров до отпрысков патрициев. У новой Орфо нет проблем с общением, расцвел не только ее сад. А я…

А все, чему научился я, было от хозяина. Не только от него самого, но и от рабынь, которых он иногда приводил ко мне, приказывал и просто… наблюдал за нами, не присоединяясь. А иногда присоединяясь. От этого воспоминания – я и девчонка с золотыми волосами на меховом ковре; плавящаяся от духоты и запаха масел комната; крупная седеющая фигура, сидящая в кресле и пристально смотрящая, – жар резко сменяется холодом. Не снаружи, внутри, а за холодом приходит удушье. Каким грязным я тогда себя чувствовал, каким…

– Я… – Пытаюсь отпрянуть, запинаюсь, наконец осознавая, что это соприкосновение наших тел может закончиться не так невинно. – Боги, Орфо, стой, не…

Она выпила, я тоже, и это не повод заниматься подобным, особенно вспоминая то, что нас связывает. Еще немного – и я перестану владеть собой, даже память о той мерзости отступит, потому что с Орфо все… не мерзко, эти поцелуи и прикосновения – словно еще одна смертная вещь, возвращающая меня к жизни, а уж насколько хорошо я сейчас чувствую свое тело, особенно раскаленный ком внизу живота… Нет. Хватит. Я сжимаю на этот раз оба ее запястья, снова